Захария Станку - Ветер и дождь

Где я? Еще здесь или уже по ту сторону ворот? А может быть, я стою на самом пороге?

Я все еще слышал шум дождя и вой ветра. И в то же время ушами мальчишки, который разгуливал по комнате, я слышал…

Нет! Нет! Я не скажу вам, что я слышал. Не скажу, что я видел. Нет!

— Налей мне еще стакан! Теперь уже все равно…

Я снова осушил стакан до дна. Потом я сказал:

— Подойти поближе, женщина! Чуть поближе… Не бойся, я тебя не съем.

— Сейчас. Я только поправлю фитиль в лампе.

Она выкрутила фитиль и подошла ко мне почти вплотную. Я смотрел на нее. Я вглядывался в ее лицо. Я глядел так долго, пока не почувствовал холодок во рту. Я почувствовал, как мои губы леденеют. Эти глаза! Я их уже когда-то видел… Этот голос! Я его уже когда-то слышал… Где? И когда?

То, о чем я подумал, — безумие! Дождь и ветер! Туман и вино! Вино и сон. Сон наяву. Или летаргия! Наркоз! У меня не хватало смелости задать решающий вопрос. Я не мог раскрыть рта. Я оцепенел. Я чувствовал необъяснимую тревогу. И тогда я притворился пьяным. А может, я и в самом деле был пьян? Мои губы пылали. И лоб пылал. Ощущение холода сменилось ощущением жары. Я и в самом деле был пьян. И я спросил:

— Послушай, женщина! Давным-давно, тысячу лет назад, когда ты еще была девчонкой, ты не жила на Дунае?

— А как же! Жила. Я жила на Дунае. Я жила и у других рек. Когда я была девчонкой, мы кочевали с табором. А табор-то у нас был большой. Кони добрые, сытые — мы всю страну объездили. На Дунае, говоришь? Да, жили мы и на Дунае…

— Когда это было? Не в годы ли первой войны? И кто еще был с тобой — не Кира ли? Платочек алый, брови черные, лицо румяное — краля Кира… И цыган Танасе, длинный, нескладный, грубый, Танасе по прозвищу Злое Сердце… И не работали ли вы все в имении боярина Аризана из Клокочева?

Безобразную толстую женщину, продолжавшую как ни в чем не бывало раскуривать свою трубку, мои вопросы даже не удивили. Она ответила:

— Ну конечно же, работала… Где я только не работала! Всех бояр и не упомнишь. Но боярина Аризана из Клокочева помню. Старый черт — как его не помнить?

Она рассмеялась, показывая зубы. Весь передний ряд был из золота… И я вдруг пожалел, что все еще живу на свете. Пожалел, что я человек. Я хотел бы быть деревом, камнем, чем угодно, но только не человеком.

Замбила все еще не понимала, что со мной происходит. Она продолжала:

— Ну и дьявол был этот боярин Аризан! Один глаз у него был стеклянный. Это бы еще ничего. Только насчет цыган-работников такой подлый был, что страх. И плеть-то у него была пострашнее, чем у самого булибаши…

— Замбила, — сказал я, с трудом переводя дыхание. — Замбила… Ну-ка посмотри на меня и вспомни… Постарайся вспомнить, видела ли ты меня в прежние времена? Вспомни — кто я…

— Что ж, я и так все смотрю на тебя. Все приглядываюсь. И мне тоже кажется, будто мы с тобой когда-то уже встречались. Погоди… Дай мне поглядеть в твои глаза. Да, да…

У нее вдруг изменился голос. Он стал тихим и жалобным. Он стал даже испуганным. Как будто она увидела смерть.

— Глаза, — продолжала она слегка испуганно. — Ох, боже ты мой… Эти глаза я уже видела… Но губы… Что с ними — ветер их выдубил, что ли?

— Да, Замбила, ветер. Губы потрескались от ветра. Только от ветра…

От нас обоих несло вином. И табачным дымом. Мы смеялись. Глядя друг на друга, мы вдруг начали хохотать как помешанные. Мы как-то сразу поглупели. Мы были пьяны. Мы вели себя как пьяницы. Вдруг Замбила схватила мою руку и начала рассматривать ладонь.

— И эту ладонь я знаю. Я гадала по этой ладони…

— Нет, не ты гадала. Гадала мне только Кира, а не ты.

— И я тоже. Но ты забыл. С тех пор прошло много времени, и ты забыл. Мужчины забывают скорее, чем женщины. — И еще раз взглянув на мою ладонь, а потом и в лицо, она продолжала уже другим тоном, жалобным и тоскливым: — Бедненький. Не повезло тебе… Хоть ты и вынул сердце свое из груди и показал его людям, они плюнули в него… Сердешный… Тебе и теперь не везет. Погляди… Скоро твое сердце совсем завянет. И глаза высохнут. Но еще до этого, из них потекут слезы. Ох, много, много слез…

Она вдруг заговорила по-цыгански. Она заговорила на древнем цыганском диалекте, который знают даже не все цыгане. В ее словах, в звуке речи был какой-то странный ритм, напоминающий таинственную песню. Может быть, любовную или песню о неосуществившейся любви. Я подумал: откуда она знает, что произошло со мной в жизни? И откуда ей известно, что ждет меня в будущем?