Захария Станку - Ветер и дождь

— Вот как надо целоваться. Теперь ты знаешь?

— Нет, — ответил я, слыша, как стучит мое сердце. — Не знаю. И никогда не буду знать.

— Дурачок! Ты хочешь, чтобы я начала урок сначала? Ты должен уметь целоваться по-настоящему. Разве можно жить и не целоваться? А уж целоваться, так по-настоящему.

У ворот ее дома я сказал:

— Лучше бы ты меня убила. Что со мной будет, если ты снова уедешь?

— Я уеду еще не скоро… Война протянется долго, очень долго.

— Если война продлится долго, настанет и мой черед идти воевать.

— Там видно будет. Может, ты и не пойдешь…

Вероятно, она хотела сказать, что меня в солдаты не возьмут. Виданное ли это дело, чтобы в солдаты брали хромых? Но она не досказала свою мысль до конца. Перед тем как расстаться, я обнял ее и поцеловал.

После этого вечера между мною и Розой как будто выросла высокая черная стена.

А через несколько дней немцы прорвали фронт в Карпатах. Вскоре рухнул и Дунайский фронт. Со всех сторон в Румынию хлынули вражеские армии. Сначала немцы и австрийцы, а потом и болгары.

— Сколько времени понадобится немцам, чтобы добраться до нашей речки Калмацуи?

— Две-три недели. Может, даже месяц. Сейчас идут бои на реках Жиу и Олт. Страшные бои. Люди гибнут.

Но прогнозы эти не оправдались. Немцам понадобилась всего неделя, чтобы добраться до нашего села.

— Немцы! Немцы! Немцы!

Мы кричали «немцы» так, как будто они были людоедами. Но немцы не ели человечины. Они ели цыплят и гусей, уток и поросят. Они быстро съели все наши припасы, все, что годилось в пищу.

— Ничего, когда-нибудь они уйдут. Как пришли, так и уйдут!

— А если они победят? Тогда они уже никогда не уйдут. Тогда они останутся здесь хозяйничать на веки вечные.

— Им не победить. Против них ополчились почти все народы. Они уйдут. Уберутся восвояси, как побитая собака…

Немцы появились и у нас, в Омиде. Прежде всего они нажрались и отоспались. Потом снова нажрались и отправились дальше. Впрочем, на железнодорожной станции осталось несколько немецких солдат, которые должны были следить за движением военных поездов. А в доме тети Ленки обосновалась немецкая комендатура.

Человек ко всему привыкает. Привыкли мы и к немцам. И они к нам привыкли.

— Объявляется военная реквизиция!

— Нам нужны лошади!

— Нужны волы и коровы!

— Нужен хлеб!

— Нужна кукуруза!

— Нужны свиньи!

— И птица!

— И яйца!

— А наша шкура вам не нужна, господин Бюргер?

— Пока нет. Но если понадобится, можете быть спокойны, мы спустим с вас и шкуру. Думаете, пожалеем? На войне как на войне. Тут не до жалости…

Там, где ничего нет, и бог не попросит.

Бог не попросит, а оккупант попросит.

Оккупант не попросит — оккупант потребует…

Немцы перевернули вверх дном все село и ограбили его жителей. Все села в долине болтливой речки Калмацуи были обобраны до нитки.

— У нас уже ничего не осталось, господин Сапока. Даже воды в колодцах не осталось.

Сапока, родившийся и выросший в Буковине, продолжал свое:

— Вытаскивайте все, что припрятали, мерзавцы! А то я вас всех перестреляю. Перестреляю как собак! Спущу с вас шкуру!

Может, Сапока был и неплохим человеком. Но была война, и он, Сапока, олицетворял собою оккупационную армию.

— Мы ничего не спрятали, господин Сапока.

— Я вам не верю. Вот приду к вам с обыском, тогда узнаете.

— Пожалуйста…

И немцы обыскивали дом. Потом они обыскивали двор, лазили в погреб и на чердак. Не было такого места, куда немцы не сунули бы свой нос. Иногда они находили то, что искали. Но чаще оставались ни с чем.

Однажды — это было в самом конце осени — немцы уехали обыскивать поместье Гогу Кристофора, где по слухам было спрятано зерно и даже рабочий скот. И как раз в этот день к нам в Омиду пожаловала банда башибузуков в рваных военных шинелях и красных фесках. С 1877 года у нас никто не видел турецких солдат. Впрочем, даже тогда турки, которых видели в Омиде, были военнопленными.

— Ворвались турки!.. Турки!..

— Они пришли грабить?

— Неизвестно.

— Много их?

— Девять человек…

— Только девять?

— Да, только девять. И с ними Сулейман.

— Какой Сулейман?

— Тот, что работал подмастерьем у Абрама Калеба и помогал ему перекрывать крышу на нашей церкви.

— Этот обязательно будет грабить! Убивать он нас, пожалуй, не станет, но ограбить постарается. Будьте уверены…

Новость быстро распространилась по селу, и у примарии собралась целая толпа любопытных, таращивших глаза на турок. Все турки были в старом, кое-как пригнанном военном обмундировании и уверяли, что они солдаты регулярной армии Энвера. Но почему-то все они были вооружены какими-то допотопными ржавыми винтовками. Оружие было явно похищено со старого склада, а может, даже из музея. Турки прибыли верхом на старых, жалких лошаденках, которые тоже явно были краденые. Всадники спешились, привязали лошадей к забору примарии и, войдя в помещение, уселись вокруг стола с видом полновластных хозяев; двое даже положили ноги на стол. Сулейман, судя по всему, был у них старшим. Он подозвал к себе примаря и спросил: