Захария Станку - Ветер и дождь

— Приготовьте комнаты для эвакуированных!

— А куда нам самим деваться?

— Перебирайтесь в сени, в сараи.

— Но у нас нет лишних кроватей.

— Спите на полу.

— Как свиньи?

— Идет война. Теперь никто не должен думать об удобствах…

Если вы не жили в те годы в узкой и бедной долине нашей болтливой речки Калмацуи, вы и понятия не имеете о том, как велика была власть жандармского шефа.

И вот однажды среди беженцев из Турну оказалась семья Абрама Калеба. Она прибыла на повозке и подъехала прямо к тому дому, в котором когда-то жила. Старая хозяйка — Папелка — встретила их хорошо. Она ведь знала эту семью и понимала, что лучше приютить в своем доме знакомых, порядочных людей, чем дожидаться, пока жандарм вселит ей каких-то чужих, неизвестных горожан.

— А где же ваши старшие дочери, Ася?

— И Марта и Марина уже вышли замуж.

— Мужья у них хорошие?

— Слава богу, жаловаться не приходится.

Выросла Лия. Выросла Роза. Но и я вырос…

— Здравствуйте, мадам Ася.

— Здравствуй, Курносый.

— Меня кличут Зубастый. Если уж вы не хотите называть меня по имени, зовите меня Зубастый… Или Лохматый-Зубастый, как звал меня господин Калеб.

Я был теперь долговязым, худым, веснушчатым подростком с большим кадыком и выпирающими наружу ключицами, уже успевшим пожить в городе и немного пообтесаться. В душе я все еще чувствовал себя напряженно, неуверенно, но моя прирожденная дикость возвращалась ко мне, только когда меня кто-нибудь обижал.

— Надеюсь, Курносый-Зубастый, теперь ты уже не станешь водить мою дочку в лес или в рощу…

— Почему?

— Потому что вы уже выросли. Я бы не хотела, чтобы о вас стали сплетничать. Девушке, о которой сплетничают, труднее выйти замуж.

Роза, стоявшая рядом и слышавшая этот разговор, покраснела:

— Мама…

— Молчи, Роза… Я знаю, что говорю. Я обязана тебя оберегать, а то, чего доброго, этот парень быстро наградит тебя животом.

Абрам Калеб, который тоже слушал этот разговор, засмеялся:

— Удивляюсь я тебе, Ася. Неужели ты не знаешь, что девушку нельзя уберечь, даже если сторожить ее с ружьем? А тем более не помогут советы. Пусть гуляет с парнем. Ты же не хочешь сделать ее монашкой?

— Не говори глупостей, Абрам!

В ту осень, в первую военную осень, которая была долгой и теплой, с голубым небом и ласковым ветром, я не раз уводил Розу в лес и в рощу. Мы шли рядом по просекам между деревьями, листья которых были того же цвета, что и волосы Розы. Иногда нас заставала ночь, и мы возвращались домой, когда было уже совсем темно. Во время этих прогулок я продолжал учить Розу различать деревья, цветы, звезды, травы, птиц…

Ни одно дерево не похоже на другое дерево. Ни одна птица не похожа на другую птицу. Ни один человек не похож на другого человека. И нет на свете даже двух одинаковых травинок.

— А звезды?

— И звезды разные. Ни одна звезда не похожа на другую, соседнюю.

— Там Козерог?

— Да…

— А там?

— Кассиопея… А там Большая Медведица…

— Да, ты… Но ты… вот ты…

— Что я?

— Почему ты меня не целуешь, Курносый-Зубастый? Разве я тебе не нравлюсь?

— Ты мне нравишься, Роза. Ты мне очень нравишься.

— Почему же ты меня не целуешь?

— Не знаю, Роза. Я никогда еще никого не целовал.

— Я тебе не верю, Курносый-Зубастый. Совсем не верю.

Она была права. Она и не должна была мне верить. Но я не мог быть откровенным до конца. Я не мог рассказать ей всю правду о моей тайной жизни, которая, если говорить честно, и была моей настоящей жизнью. Я не мог рассказать ей о девушках, которых любил, о юношах, с которыми дружил, о книгах, страницы которых листал и перелистывал, пока буквы и строчки не начинали сливаться перед утомленными глазами.

Думаю, что никто не станет спорить, если я скажу, что у каждого человека с раннего детства и до глубокой старости есть своя тайная жизнь, помимо той, которую все видят и о которой все знают.

Мы долго шли рядом… Поля оголились, грачи уже собирались в отлет. Теплый ветерок принес откуда-то издали, с железнодорожной станции, тонкий звук паровозного гудка. Тихо и долго гасли последние солнечные лучи на западе, медленно густела вечерняя тьма, а когда мы подошли к селу, то увидели издали первые вечерние огоньки. Роза вдруг потянулась ко мне, схватила мою голову обеими руками и крепко поцеловала меня в губы. И мы вдруг оба испугались. Я так и не понял, почему мы испугались. Помню только, что мы побежали к селу и остановились лишь на первой улице. Мы остановились, чтобы перевести дух, и Роза сказала: