Захария Станку - Ветер и дождь

Я часто бегал смотреть, как Абрам Калеб кроет новым железом крышу нашей деревенской церкви. Сулейман снимал старое, ржавое и бросал его наземь. Увидев меня, он старался кинуть так, чтобы попасть мне по голове. Почему? Разве я сделал ему что-нибудь плохое? Нет, я не сделал ему ничего плохого. Почему же он пытался разбить мне голову? Просто чтобы позабавиться. Есть люди, которых подобные вещи забавляют.

Однажды моя мать спросила мадам Калеб:

— Где вы нашли этого башибузука?

— На окраине Турну, где живут турки. Он голодал, и Абрам его пожалел, взял к себе в ученики. Вот уже больше года турок ездит с нами — куда мы, туда и он. Когда Абрам получает расчет, он выделяет часть денег и Сулейману.

— А турок работает?

— Когда пригрозишь ему кочергой. Иначе развалится на травке и будет дрыхнуть до вечера. Уж очень он любит спать…

Видя, что я все время верчусь около церкви и задираю голову, господин Калеб кричал с крыши:

— Подымись сюда, Лохматый!

— Боюсь, ваш турок сбросит меня обратно.

— Турок — хороший парень, ничего плохого он тебе не сделает.

В селе меня прозвали Зубастый. Госпожа Калеб — Курносый. А вот господин Калеб придумал мне новую кличку — Лохматый. Мое настоящее имя никого не интересовало. Никто его даже не знал. Каждый называл меня, как ему заблагорассудится. Разговаривая с господином Калебом, я слегка придуривался. На самом деле я ни капельки не боялся Сулеймана. Он корчил страшные рожи? Подумаешь, я отвечал ему тем же. Он угрожал мне кулаком? Я тут же хватал камень и делал вид, что хочу запустить этим камнем ему в голову. Башибузуку это нравилось. И он начинал смеяться, показывая свои зубы, порченые желтые зубы.

— Поднимайся сюда, чертенок, давай мириться!

Я легко поднимался по лесам, влезал на крышу и шел туда, где работал кровельщик. Абрам Калеб откладывал инструмент и, показывая мне вниз, на село, говорил:

— Красиво? Когда смотришь с высоты, все кажется красивым…

— Да, господин Калеб.

— А знаешь ли ты, что такое мечта, Лохматый?

— Знаю. Каждую ночь я вижу сны, господин Калеб. Сон, господин Калеб, — это жизнь, которой нет на самом деле. Это жизнь, которая есть и все же ее нет. А мечта — это тоже что-то такое, чего на самом деле нет…

Я запутывался и умолкал. Не только в те далекие времена мне не хватало слов, чтобы выразить свои мысли. И поныне мне частенько их не хватает… Да, да, я нередко и теперь путаюсь в словах. Есть слова, наполненные содержанием, но есть и пустые, они похожи на сорняки или на высохшие семена. Горе тому пахарю, который бросает в землю высохшие, мертвые семена.

Господин Калеб ругал меня за непонятливость:

— При чем тут сны? Я говорил о мечте, которую человек видит наяву, а не во сне. Мечта — это то, к чему человек стремится, то, чего он добивается, то, на что надеется, понял?

— Да, теперь понял.

— Так вот, какая у тебя мечта?

— Уйти из села и повидать свет…

Я хотел продолжать, но Абрам Калеб перебил меня:

— Все ясно. А вот у меня другая мечта: покрыть железом высокую колокольню. Такую высокую, чтобы с ее верхушки видна была половина Земли. Всю жизнь я мечтал о такой колокольне…

— А почему вы не исполнили свою мечту?

— Потому что Абрама Калеба знают только крестьяне. Только крестьяне доверяют ему крыши своих церквей. А крестьянские церкви не очень-то высоки. Понял?

— Разве в городе бывают такие высокие колокольни? Я думаю, на свете не найдется ни одной колокольни, с которой можно было бы увидеть половину всей Земли. Земля велика, господин Калеб. Очень велика.

— Ты прав, Лохматый. Но я не могу отказаться от своей мечты. Я не могу без нее жить. Эта мечта умрет только вместе со мной…

Он подогнал два куска железа и закрепил шов заклепками: тук-тук… Тук-тук! Удары молотка звучали ритмично, неторопливо. Их слышало все село. Мастер разговаривал со мной и не переставал при этом делать свое дело: тук-тук… тук-тук… С утра до вечера. С раннего утра до позднего вечера. Он уставал. Стояло жаркое лето, жесть накалялась и жгла пальцы. Кровельщик тяжело дышал, но не прерывал работы, даже когда курил.

— А приходилось вам покрывать железом крыши городских церквей, господин Калеб?

— Случалось… Но только это были маленькие церквушки на окраине. На окраинах живут, в сущности, не горожане, а те же крестьяне. Или люди, оставшиеся наполовину крестьянами.

— А вы не боитесь, что когда-нибудь поскользнетесь и сорветесь с крыши?

— Я занимаюсь этим делом с двенадцати лет и ни разу не упал. Ни разу даже не поскользнулся. Почему же это я должен сорваться именно теперь? Если бог отпустил мне здоровья и сил на столько лет, почему он вдруг покинет меня, когда мне уже не так много осталось?