Андрей Латыголец - «Годзилла»

Пацаны быстро построились в коридоре и уставились на озлобленного Кесаря.

— Петрович в край охуел, книги почитывает, устава ему мало, — замахал перед их носами моей книгой Кесарчук.

— Что за подставы! — сказал мне Рацык. Остальные помалкивали.

— Вы все у меня сейчас эту книгу в упоре лёжа сожрёте.

А потом начался ад. Пацаны встали на кости и Кесарь, отрывая по страничке, запихивал каждому из них в рот злосчастного Экзюпери. Гурскому, Гораеву, Нехайчику, Ратькову, Муке, Игнату, Сташевскому, Захару, Ранке, и они жевали, грызли все двести тридцать страниц.

— Давай я сам всё сожру, мой косяк, — только и сказал я в своё оправдание.

— Здесь ты не угадал, пусть пацаны хавают!

И пацаны хавали.

— Спасибо, Петрович, что хоть не «Война и мир», — давясь листами, прогундел Мука.

Это было одновременно смешно и ужасно.

Потом Рацык стал блевать и Кесарь прекратил бешенство. На долбанах извернулись и Мука с Нихой.

Этот инцидент пацаны припоминали мне до самого дембеля.

***

После такого эпического косяка я стал осторожничать. На посту курил за козырьком, после каждого раза заедая запах изо рта мёрзлой иглицей, общипывая её с одиноких елей, росших около «Сваякоў». Кесарь проверял моё дыхание, шмонал стакан на наличие припрятанных сигарет и других запрещённым элементов. Следовало конспирироваться. Некоторое время я не брал с собой жрачку и не ходил в министерский буфет. Решил залечь на дно, лишний раз не привлекая к себе внимания. Караулы снова стали тяжёлыми. Прокачка. «Бойцовский клуб». В три ночи нападение на второй пост. В шесть утра приезд заместителя командира части Лавицкого и «команда 100» — караул в ружьё, показательно задержание нарушителя. Бессонные сутки. Март. Снег. Хотелось рыдать. Я стоял на посту, по долгу уставившись в одну точку, бессмысленно сверля её взглядом, осознавая, как низко я пал, а моё достоинство подтирали лишь жалкие отговорки, что мол, пойди я против системы, всё было бы ещё хуже.

***

В «уазике» после ночной смены я пригрелся и не заметил, как заснул. Кесарь посветил мне в лицо фонариком.

— Буданись, тело! Рубит, да, ща разрубит, «слоняра»!

Забрав с пятого поста Лесовича, мы немного отъехали от караульного стакана и Кесарь заявил мне выметаться из тёплого салона.

— Бежишь всю дорогу до караулки перед «уазиком».

Я вышел на мороз и холод. За спиной в меня упирался дальний свет фар, а спереди была пустота темноты. Город спал и только идиоту могло прийти в голову следить из окна дома за всем этим постыдством.

С «уазика» посигналили и мне оставалось, либо намертво прирасти к земле, либо начать двигаться.

Я побежал трусцой. Хотелось заплакать от обиды и убежать в ночь. На мгновение у меня родилась идея, скрыться в уличной мгле, а дальше будь что будет, пускай разбираются, что у нас твориться в карауле, пускай побегают за мной, пускай понервничают.

Колючий снег бил мне в лицо и я не спеша бежал перед «уазиком».

На выезде к проспекту из кабины раздался голос:

— Запрыгивай внутрь!

Уже в тёплом салоне, отогреваясь и приходя в чувства, Кесарь сказал:

— В бытовке до следующей смены «на костях» стоите!

Ему весьма приглянулись всяческие профилактики вне караулки и он уже, не опасаясь, стал заставлять меня бегать по четвёртому посту средь бело дня. Чаще это происходило в выходной день, когда мы патрулировали. По завершению смены, я наяривал пять кругов по отведённому маршруту и только гадал, почему дежурный не выходит с расспросами, чем это я здесь занимаюсь.

Курюта только посмеивался с меня, ожидая в стакане.

— Это ещё нормально, меня вун «дед» вообще заставлял на фонарь залазить. Дежурному по барабану. Сидит там у себя в тепле и в танчики играет.

Я бегал, Кесарь приказывал ускориться, и лишь исчезая из его поля зрения, я переходил на быстрый шаг, зная, что в караулке нас ожидают «кости» и «красные драконы», Секач и полный неуставняк. Силы нужно было беречь.

***

Более всего Кесарь любил практиковать над нами наказание «кабина». Провинившийся принимал упор лёжа, упирался головой в пол, убирал руки за спину и в таком положении ожидал, когда наконец прозвучит команда «отставить». Корячась «на кабине», кровь приливала к вискам и уже через несколько минут можно было потерять сознание. Уж лучше бы кости. Мука и Рацык страдали больше всех. На кухне пол был кафельным и их часто ставили «на кабину» прямо у умывальников. Мука потом показывал нам свою голову и мне казалось, что на ней появились вмятины.