Андрей Латыголец - «Годзилла»

— Да ну.

И слухи о моей удачной вылазке распространились среди всего нашего периода, вскоре позволяя мне с завидной регулярностью покидать помещение караулки.

***

Немного раступившись, я решил воспользоваться своей сноровкой и, не гнушаясь, предлагал свои услуги по набиванию животов всем, у кого были деньги. Нехайчик, Гораев, Ратьков, Ранко тут же стали скидываться мне деньгами, и я делал по три-четыре вылазки за сутки. Конечно же мои услуги были не на добровольном начале, и я предупредил пацанов, что буду брать часть сладостей в своё вознаграждение за весьма опасную компанию, на что они охотно соглашались.

Я забрасывал за китель и в берцы десяток халвы, пакеты булочек, орехов в шоколадной глазури, вафли, конфеты, даже мороженное, и не опасаясь быть пойманным с поличным, нагло покидал караульное помещения, пользуясь любыми предлогами и возможностями. Успевал даже покурить в бытовке у сантехников. Удача была на моей стороне и я ни разу не попался. Потап и вездесущий Кесарь совершенно не догадывались о моих отлучках, пацаны своевременно подстраховывали и всегда стояли на чеку. Я вваливался в караулку через чёрный вход и мы молнией мчались в туалет, делить добычу, расфасовывая её по карманам и тайникам, чтобы ночью скоротать голодные часы. Все были довольны и сыты. Правда, оставались такие же, как я безденежные Гурский, Мука, Игнатюк и Захар со Сташевским. Иногда я делился с ними своим заслуженным вознаграждением. Остальные, кроме Гораева тоже. Вскоре на этой почве участились ссоры. Больше всего страдали надоедливый Игнат с Захаром, постоянно клянча у всех кусочек сладости. Гораев даже подрался с Игнатом, который позже из-за безысходности попытался пойти по моим следам и тут же был обличён Кесарчуком. Нам тогда всем здорово влетело, а сильно отметеленный Потапом Игнат стал для всех ходячим косяком и персоной non grata.

Я постоянно проносил излишки подачек с собой на пост, чтобы веселей стоялось в холодные часы караула, засовывая в берцы халву, либо орешки, а потом осторожно извлекал всё в стакане. Офицерьё ходило вдоль меня каждую минуты и им было невдомёк, что за моими щеками полным-полно всякого яства, благо они меня не спрашивали. Порой, я даже сам от себя приходил в восторг и замешательство, как это мне удавалось проворачивать такие делишки.

Правда, очень часто выпадали тяжёлые караулы, когда сержанты и Секач в частности не спускали с нас глаз, и отлучиться из караулки было немыслимо. В такие сутки мы довольствовались кусками черняги, которые я так же прятал и брал с собой на пост. Жевал и смотрел на балкон второго этажа напротив стакана, со злостью сплевывая от того, как жирная тётка, потягивая сигарету, смотрела в мою сторону и ехидно мне ухмылялась.

«Вось жаба драпястая, няўжо ёй лепей чым мне? Стаіць, глядзіць у мой бок і хоць бы хны. Што яна ведае пра недасыпанне, пра недаяданне і здзекі над намі?»

Потом я решил проблему с нехваткой курева.

В 21:00, когда калитка четвёртого поста закрывались на цепь с замком, я переходил на патрулирования, часто курсируя вдоль чугунных ворот. Именно тогда мне пришла идея стрелять сигареты у прохожих и курить на посту. Это было весьма опасным занятием. Кесарчук часто в конце смены проверял дыхание и шмонал карманы.

Случалось, я все два часа простаивал у калитки, ища глазами случайных прохожих. В итоге, я мог настрелять около пачки сигарет. Бывало, окликнув кого-либо, я сталкивался с пониманием.

— О, браток, держи жменю, я тоже служил, знаю, как это тяжело.

А иногда на мои реплики «огонька не найдется», ответом мне было лишь безразличие и осуждающие взгляды.

Ночью после полуночи прохожих было мало, зато с двух часов по проспекту прохаживались проститутки. Это место в городе было их элитной точкой.

По началу я опасался брать у них курево, мало-ли чего от них можно было подцепить, но потом осмелился и плюнул на всё. Они ведь тоже люди.

***

Однако вскоре «фазаны» стали догадываться о моих вылазках за пределы караулки, а раступленный «слон» — это хитрый «слон», избегающий всяческих проблем и ужимок в свою сторону, что совершенно не выгодно «фазанам», которые привыкли выезжать за наш счёт и соответственно облегчать себе армейские будни.

Всё чаще стали проходить караулы, когда контроль за нами ужесточался и мы довольствовались лишь остатками черняги, запихивая её в свой рот на долбанах, чтобы нас не уличили за этим делом. Когда голод изъедал болью желудок, есть ломтики хлеба, запираясь в туалете, не выглядело таким уж постыдным и унизительным занятием. Запахи уходили на второй план. Тем более туалет убирался каждый час, по настоятельным указаниям Кесаря, поэтому устойчивый запах хлорки всегда присутствовал в его бело-кафельных стенах.