Андрей Латыголец - «Годзилла»

Догадывался ли я тогда, о чём мне говорил Мирон или? Вряд ли. Мой желудок был сыт и его грел горячий кофе, на время успокаивая мои мысли и протесты по этому поводу.

***

Первым меня отправили и в наряд по БВП. Не знаю, либо подготавливали к сержантским лычкам, чтобы я быстрее осваивался, как старший в своём периоде, либо это была всего лишь очередная случайность.

БВП расшифровывалось, как Беларусская Военная Прокуратура и находилась она на пятом посту, входящем в охрану караула.

После отбоя перед сном я наскоро выучил свои обязанности, благо там было пару абзацев, и с тревогой погрузился в сон. В наряд со мной поставили «деда» ефрейтора Бороду. Накануне ко мне подошёл Потапенко и сказал:

— Не переживай, Борода «дед» нормальный, ты ему только в буфете купи чего вкусного и не лезь со всякими расспросами, а то он тебя живо на кости поставить, так до вечера и простоишь. Надо, сам спросит.

Утром после пайки мы пошли напрямую через мойку «стелса» и направились к курилке. Вторая рота ушла на «физо». Борода, засунув руки в карманы, вальяжно расселся на скамье, я стал возле урны. За спиной, в вещмешке с каждым моим телодвижение погрёмывали котелки.

— Ты садись, малый, покури, — отвесил мне ефер.

— Нашему периоду запретили курить, — честно признался я.

— Я разрешаю, кури.

Конечно, я присел и за минуту выкурил сигарету. В голову ударил никотин, сладострастно разлившись теплом по моим лёгким.

Через минуту к курилке подъехал «уазик», и мы запрыгнули в его по-армейски уютный салон.

Ехали по городу, и я впервые за эти полтора месяца с такой любовью и тоской смотрел на всё происходящее, что у меня, поневоле, сжимались от злобы зубы. Люди не спеша шли по своим делам, машины ездили в разных направлениях, и зависть за всех них, уничтожающе съедала меня изнутри. Ограничение свободы и действий давала о себе знать.

Приехали на место, где-то через полчаса. Зашли с чёрного входа в двухэтажное здание, и направились в маленькую комнатушку два на четыре метра. В комнате стоял стол, на столе два монитора, на одном камера выходила на шлагбаум, на другом смотрела на входную дверь в корпус. Нашей задачей было поднимать шлагбауму, если подъезжали машина, и открывать входную дверь, если подходили люди. Посторонних там не было, поэтому нам смело можно было пропускать всех посетителей. Борода моментально погрузился на стул с боку от мониторов, достал телефон и включил какой-то фильм, меня же, как молодого, посадил за управление.

Первых часа два я сидел смирно, то и дело нажимая на кнопки. От потока людей и машин, спать не хотелось, но ближе к обеду стало рубить. Борода молчал, а я, помня предостережения Потапа, помалкивал.

В двенадцать часов к корпусу подъехал пищевоз. Я вышел с котелками, взять нам пайка.

— Мне супа не бери, возьми второе и белого хлеба с киселём, себе бери, что хочешь, — дал мне указания усталым голосом ефрейтор.

На пищевозе приехал младший лейтенант Секач, командир первого взвода второй роты охраны, за которым я и был закреплён. Набрав нам еды, себе я положил двойную порцию первого и второго, жрать смерть как хотелось, зашёл за «уазик» покурить с водителем из «автобата». Секач вылез из кабины и подошёл к нам, некоторое время молча рассматривая меня, смеряя ростом. Это был коренастый парень лет двадцати трёх со скуластым квадратным лицом, как и у лейтенанта Левковича, с большими детскими глазами и со шрамом посредине лба.

— Учитель истории? — поинтересовался у меня лейтёха.

— Так точно, — ответствовал я.

— У меня жена в педе учится на физико-математическом факультет.

— Бывает, — кротко сказал я.

Вернувшись в комнату, я хищно набросился на свой обед, закусывая пайку толстыми кусками хлеба.

— Ты зачем столько черняги набрал? — улыбаясь, спросил Борода. — Не хватает?

Я поперхнулся, быстро дожевал размякшее тесто во рту и ответил:

— Так ведь ты сказал брать, что захочу.

— Ладно, лопай, мне по первому тоже есть хотелось, у всех такое было.

Борода съел порцию макарон по-флотски, положил себе на хлеб колбасу и запил бутерброд тёплым киселём. Пока он ходил курить во дворик напротив корпуса БВП, я быстро приговорил остатки своего пайка, а оставшийся хлеб положил в шуфлядку для дальнейших перекусов в течение дня.

— Давай я в буфет сгоняю, куплю чего вкусного, — сказал я ему, когда он вернулся.

Глаза у ефрейтора повеселели.

— Подойдёшь короче к стакану на пятом посту и спросишь у часового, как в кафетерий попасть, он покажет. Только смотри по сторонам пали, и на «шакалов» не попадайся.