Нейл Уильямс - Четыре письма о любви

– Через неделю, – сказал он.

– Через неделю, – кивнул я, чувствуя, как стынет рука, которую он только что отпустил. А папа уже шагал к калитке, вот он махнул мне на прощание широкой, как флаг, ладонью – и исчез.

Мне потребовалось всего две минуты, чтобы принять решение. И еще десять, чтобы достать из банки от джема деньги, добавить к ним то, что я сумел накопить, накинуть куртку, перекинуть через плечо небольшую сумку, в которую я запихнул свитер, запасные носки и белье, и запереть входную дверь. Я торопился на станцию. Папа шел пешком, и хотя он мог остановить попутку, водитель которой оказался бы в достаточной степени любопытен или просто удивлен видом тяжело нагруженного чудака, я был почти уверен, что у него ничего не выйдет. Тем не менее рисковать я не хотел; мне нужно было непременно оказаться в том же поезде, на котором собирался ехать и он, поэтому, наплевав на деньги, я купил билет на автобус. Сидя на переднем сиденье империала, я смотрел на копошащихся внизу пешеходов, выискивая на ведущих в город улицах длинного, нескладного, похожего на старьевщика мужчину с огромным тюком за плечами. Но папу я так и не увидел.

Вскоре автобус остановился на конечной у набережной, я сошел и оказался в бурлящем котле звуков и красок, в который Дублин превращается каждое лето. С небес светило яркое солнце, которое время от времени закрывали легкие летучие облака, и тогда по реке плыли зеленые тени. Сердце мое билось так часто, что, казалось, готово было выскочить из груди. Что, если папа каким-то образом сумел опередить меня и уже сидит в поезде, глядя на убегающую назад платформу? Не в силах вынести этой пытки неизвестностью, я сошел с запруженного людьми тротуара на проезжую часть и побежал.

Поезд отходил в десять минут десятого. Я занял место в последнем вагоне на дальней от платформы стороне и смотрел, как опаздывающие пассажиры неуклюже спешат мимо окон, размахивая на ходу пластиковыми пакетами, сумками и небольшими чемоданчиками. Часы показывали время отправления, но папы все не было. Потом я услышал объявление по станции – поезд действительно следовал в Эннис через Нену с пересадкой в Лимерике. И тут же загремели закрывающиеся двери, ударил колокол, прозвучал свисток, и кондуктор в тамбуре сказал что-то смешное оставшемуся на платформе дежурному. Состав трижды дернулся, лязгнул сцепкой, зашипел тормозами и наконец тронулся с места, понемногу набирая ход. За окном промелькнул конец платформы; мы выехали со станции и под ритмичный перестук колес помчались по плоской равнине.

Я никогда не видел этой части страны. Поезд шел мимо стоявших у самого полотна ветхих, старых домишек с крошечными садиками, в которых сушилось на веревках белье. Казалось, здесь все было пропитано железной дорогой – гарью, пылью и шумом поездов, с регулярностью часового механизма проносившихся по рельсам и в дневные часы, и ночью. Дети здесь не обращали внимания на грохочущие вагоны и не махали им вслед. Чуть дальше от полотна виднелись недавно возведенные пригородные кварталы, которые не были ни городом, ни деревней: просто бесконечные ряды одиночных, сдвоенных и сблокированных белых домов. Прошло около получаса, прежде чем они остались позади, но наконец преобладавший серый цвет пейзажа сменился зеленым, а сразу за железнодорожной насыпью, густо заросшей терновником, раскинулись прорезанные каналами поля Килдэра и Лииша [10] Килдэр и Лиишь – графства на юго-востоке центральной части Ирландии. . Вдоль вагонов прошел кондуктор: привычно покачиваясь вместе с вагоном, он останавливался, чтобы пробить специальными щипчиками дырки в билетах, а заодно велел испанским студентам убрать ноги с сидений. «Вагон для некурящих. Для некурящих!» – снова и снова повторял он, пробираясь сквозь повисшие в воздухе облака дыма, и стучал мякотью ладони в закопченные форточки, впуская в вагон еще немного шума и ветра, в который вплетались запахи жимолости и сухой травы. Все это было для меня внове – как и сидевшая со мной рядом миниатюрная женщина в громоздком пальто, которая, вцепившись в лежавшую у нее на коленях сумочку, клевала носом в такт грохоту колес. Время от времени ей, вероятно, снилось, будто какие-то воры тянут сумочку у нее из рук; тогда она вскидывала голову и негромко вскрикивала, но, опустив взгляд и убедившись, что ее имущество в полной безопасности, начинала задремывать снова, словно желая быть ограбленной во сне. Мне она не сказала ни слова.