Нейл Уильямс - Четыре письма о любви

– С чего это вдруг? – удивился Мьюрис. – Он нам не мешает. Пусть живет сколько хочет.

– Ему лучше уехать. Посуди сам, ну что ему делать на острове? У нас нет для него никакого занятия. Ты скажи ему утром – пусть уезжает! – Ее голос был как ветер, несущий крупные, острые, тяжелые, словно свинцовая дробь, песчинки. Мьюрис почувствовал, как они хлещут ему сзади по обнаженной шее, и закрыл глаза.

– Ты слышал, что я сказала?

Не отвечая, он вытянулся поверх одеяла, молитвенно сложив ладони на груди. Голос жены раздался снова, и он невольно задумался, остался ли у него под ногами хотя бы клочок твердой земли, на котором можно было бы стоять, или податливое болото брака вот-вот засосет его с головой.

– Мьюрис?

Но он притворился, что спит, и даже когда Маргарет потрясла его за плечо, не открыл глаз, предпочтя укрыться в уютном тепле постели. Так они и лежали во влажной, сырой темноте, в которой не жужжала ни одна муха, и каждый притворялся, что спит, хотя на самом деле оба прислушивались к непрекращающемуся приглушенному перестуку клавиш пишущей машинки, разносившемуся в укрывшей остров ночи.

Утром Мьюрис поспешил уйти в школу до того, как жена сумела возобновить свою атаку. Он удалялся валкой трусцой, пыхтя и отмахиваясь от миллиардов мух, окруживших его сразу за садовой калиткой. Вздыхал Мьюрис с облегчением: свою усложненную жизнь он оставил за спиной, впереди ждала школа – мир, где все было понятно, все имело смысл и предназначение.

А Маргарет решила – пусть Мьюрис сам все скажет Никласу. Это можно было сделать уже вечером, и приятное сознание того, что сложная ситуация разрешится так скоро, наполняло ее изнутри, словно аромат цветов (она как будто дышала полной грудью в уставленной букетами тюльпанов комнате). Остаток дня Маргарет посвятила тому, чтобы быть с гостем как можно любезнее. Утро было еще только в самом разгаре, когда она принесла ему в комнату поднос с чаем, маслом и пшеничными лепешками. И хотя Никлас ее едва поблагодарил, всего на мгновение оторвавшись от машинки, Маргарет не обиделась – она не собиралась портить себе настроение по пустякам. И точно так же она не позволила себе расстраиваться при виде бесчисленных печатных страниц, как попало разбросанных по полу и по столу. Маргарет знала, что совсем скоро Никласа здесь не будет, а значит, все написанное им уже не могло причинить вреда. Она выполнила свой долг. И только несколько часов спустя – уже днем, после того, как она принесла ему жареного цыпленка с картофелем и остатками тушеной моркови и пастернака, – Маргарет вдруг почувствовала, как ее плеча словно коснулась холодная рука: стук клавиш печатной машинки стих, и вместо него где-то в глубине ее души зазвенел тревожный звоночек. На всякий случай она подождала еще столько времени, сколько, – как ей было известно по опыту – требовалось ему, чтобы вставить в машинку чистый лист бумаги, но тишина тянулась и тянулась, а треск клавиш все не возобновлялся. Никлас перестал печатать, и все вокруг тоже замерло; казалось, весь остров вдруг провалился сквозь Время – ни одна муха не жужжала, и ни одна волна не обрушилась на берег, пока Маргарет Гор сидела в кухне и, затаив дыхание, сражалась с растущим в ней предчувствием, а Никлас Кулан в спальне собирал со стола бесчисленные страницы своего последнего письма к Исабель.

Когда молодой человек появился в дверях кухни, у Маргарет едва не остановилось сердце. Он держал в руках стопку бумаги, и по яркому, как розы, румянцу на его щеках она сразу поняла, что Никлас все еще грезит об Исабель. Ситуация была даже хуже, чем раньше: это не было ни безумием, ни одержимостью, ни мечтой или фантазией – перед глазами Маргарет разверзлись смятая постель желания и бессонные ночи, проведенные в неизбывной тоске по прикосновению. Эта картина была настолько недвусмысленной и ясной, что Маргарет пришлось сглотнуть, чтобы преодолеть внезапное осознание того, что Никлас стал похож на святого.

Он идет на почту, сказал ей Никлас. Если ее письмо готово, он может его захватить.

– Давай лучше я сама отнесу, – услышала она свой собственный голос.

– Нет. Мне хочется прогуляться.

– Но мухи…

– Какие мухи?

Маргарет попыталась подняться с кресла, но обнаружила, что на коленях у нее сидит высокий мужчина в белом. От него так приятно пахло эвкалиптом, что на несколько мгновений она совершенно позабыла об окружающем мире и с восторгом вдыхала этот райский аромат. Мужчина сидел к ней боком, вытянув длинные ноги, и хотя он мешал ей подняться, Маргарет с изумлением поняла, что он совсем ничего не весит. Она попыталась оторвать руки от подлокотников, но не смогла, и только беспокойно заерзала на сиденье. В отчаянии Маргарет уже готова была сказать Никласу, чтобы он ничего не посылал Исабель, признаться, что знает о его страсти и не сомневается – она не принесет им ничего, кроме бед и горя, но стоило ей приоткрыть рот, как в него влетел десяток белых птиц, и она не смогла вымолвить ни слова. И, не в силах шевельнуть даже пальцем, Маргарет продолжала сидеть неподвижно, немо уставившись на высокого лысеющего мужчину, от которого исходил сияющий неземной свет.