Кит Стюарт - Дни чудес

– Мама сказала, тебе понравились мои рисунки, – говорит он. – Это правда?

– Угу. Мне нравится все черное. Очень напоминает Чарльза Бёрнса.

– Мне нравятся все эти художники из «2000 AD». Фрейзер Ирвинг, Эшли Вуд… Прости, обычно у меня не бывает возможности поговорить на эту тему.

– Все нормально. У меня тоже. Никто в школе не любит комиксы. Или театр. Бывает так одиноко. Вот зачем изобрели сетевые форумы. Люди, которым нравятся одинаковые вещи, собираются там. Можно поговорить.

– Не выходя из спальни.

– Точно. Так о чем твой комикс?

– Обещай, что не будешь смеяться.

– Не могу обещать, Кэллум. У меня очень жесткое чувство юмора.

– Обещаешь, что не станешь смеяться больше пяти минут?

– Постараюсь.

– Ладно. Значит, у меня есть идея насчет комикса с супергероем. Правда, это не совсем супергерой. Главное действующее лицо – девушка, впадающая в жуткую депрессию, всепоглощающую, как покров полной абсолютной тьмы. Но потом она открывает в себе способность воплощать свои чувства в реальность, в какую-то силу… которая имеет вид гигантского пса-монстра. И девушка натравливает его на плохих парней. Комикс называется «Тьма». Знаешь, как песня Бонни Принса Билли. Она тоже про депрессию. Что-то типа того. Полная чушь, да?

– Ты пишешь комикс про супергероя с депрессией?

Наверное, я говорю это с пренебрежением, потому что он смотрит на меня, как побитый щенок. Мне хочется сгрести его в охапку, но боюсь свалиться с ног.

– Пожалуй, – пожимает он плечами.

– Это так круто, – говорю я.

Его лицо освещается широкой зубастой улыбкой. Так здорово доставить кому-нибудь удовольствие! Сидя на качелях, он отодвигается назад, потом поднимает ноги и начинает самозабвенно раскачиваться взад-вперед.

– Тебе в самом деле нравится? – проносясь мимо меня, спрашивает он.

– Угу, в самом деле. Тебе надо закончить это!

– Поможешь?

– Что? Как?

– Мне нужен писатель. Писатель лучше меня. Я не могу… Когда я пытаюсь описать свои чувства, все исчезает.

– Ну, даже не знаю. Это такая ответственность. Не уверена, что это мое.

– Но ты любишь комиксы, любишь театр, наверняка думала, что после окончания школы станешь писателем?

Скрежещущие звуки ржавой цепи качелей напоминают мне завывание кардиомонитора. Я не отвечаю.

– Как это бывает? – спрашиваю я. – Я имею в виду депрессию.

Он соскакивает с качелей и несколько секунд бродит вокруг.

– Как будто все в мире серое. Как будто нет ни подъемов, ни спадов, ни ярких цветов. Нет никаких желаний, нет ничего хорошего, смешного или интересного. Люди думают, что испытываешь сильную печаль, но это не так. Просто пустота и скука. Иногда кажется, что тебя просто стерли.

– Черт! Мне жаль.

– Вот почему, наверное, я начал рисовать. Это помогало мне обрести смысл всего. Мой психотерапевт сказал, что это хорошая идея. Но когда я пытаюсь сочинить историю, это как-то… сложно. Похоже, мне нужен кто-то, чтобы распутать это. Так поможешь мне?

Не знаю, что ему сказать. Я слезаю с качелей и беру его за руку:

– Не ты один чувствуешь себя как бы стертым.

Он поворачивается ко мне:

– Тебе страшно?

У него большие, как плошки, глаза. У нас за спиной ветер слегка раскачивает качели.

– Ладно, не важно, – смеюсь я. – Это всего лишь жизнь. А пошло оно все…

Потом я утаскиваю его прочь.

Я абсолютно не удивлена, увидев, что дом Маргарет – большая старая развалина, спрятавшаяся за несколькими искривленными яблонями и чудовищно разросшейся живой изгородью с табличкой на воротах, предупреждающей о «злой собаке». Широкие эркеры поцарапаны и испачканы, осыпавшуюся кирпичную кладку обвивают щупальца плюща. Мы глазеем на обваливающуюся крышу и замечаем две причудливые башенки. Дом как будто вышел из фильма ужасов.

Несколько мгновений мы оба стоим на дорожке и упиваемся этим зрелищем.

– Твоя подруга живет здесь ? – спрашивает Кэллум.

– Угу.

– Ханна, она, случаем, не скелет в платье, сидящий в кресле-качалке?

– В последний раз, когда я ее видела, она точно выглядела иначе. Пошли.

Я с трудом пробираюсь сквозь крапиву, заполонившую дорожку, к огромной деревянной входной двери. Звонка нет, и я поднимаю железное дверное кольцо, несколько раз ударив им по подозрительно мягкой деревянной поверхности.

Ничего. Я стучу снова.

– Откроет кто-нибудь эту дверь? – вопрошаю я.

– Наверное, ее нет, – говорит Кэллум. – Пойдем в какое-нибудь менее пугающее место. Вроде индейского кладбища.