— Надо же, — вздохнула Татьяна, — бегемот как символ сопротивления ленинградцев. Если это не театр абсурда, то я вообще не понимаю, что это. Умираю дети и жиреющий гиппопотам.
Миша улыбнулся:
— Вчера мне особист с работы сказал вот, что. Говорит все плохо стало. Раньше в октябре, ноябре приходишь к бабе, банку тушенки на стол, а она как ее видит так раком и встает. А теперь сосем не то.
— Что не то? Бабы раком не встают? — ухмыльнулась Татьяна.
— А то. Бабы-то остались, да в таком виде, что сам ее не захочешь, — охотно пояснил Миша, — он какую-то свалил. Та и не сопротивлялась. А потом ему сказала, что он ей понравился — волосы у него мясным борщом пахли. Говорит теперь до победы, пока они опять жир не нагуляют. А тогда и тушенка так не подействует.
— Пусть успокоиться твой особист, — сказала Татьяна, — тушенка на баб еще долго будет действовать. После этой войны на баб много, что будет действовать. Мужиков настолько мало останется, что бабы еще сам тушенку ставить будут.
Танюша захлопнула крышку ноутбука. Не имело смыла сидеть перед белой страницей, на которой уже давно должны были проявиться буквы, предложения, фразы и абзацы.
Все изменило и понятно стало не только непонятным, но и противным. Казавшаяся светлой и простой Бертольц становилась все более сложной, но главное все более и более противной. Вместе с ней противной становилось и время. Но почему становилась противно и ее Танюшина жизнь. Как-то очень быстро она начала понимать и время и цену времени, в котором жила. Попытка соотнести себя с той давно умершей женщиной стоила очень дорого.
Танюша посмотрела в окно, за которым были вульгарные, не привычные московские панельки. Павлик вчера снова звал гулять. Танюша бестолково передвинула по столу ноутбук, томик стихов Бертольц и лист бумаги. Нет, работа не шла. Вспоминая Павлика она подумала — сколько стоила советская женщина. Как это было в самой целомудренной эпохе?
Сейчас наверно хотелось закурить. Но Танюша никогда не курила, а Бертольц курила причем папиросы, крепкие и ядреные. При этом прожила больше шестидесяти, как и дед Танюши, который не курил, но прожил столько же.
Танюша толкнула томик стихов Бертольц по стеклу, хозяйственно закрывавшему крышку стола. Сколько стоила советская женщина, и сколько стоили тогда люди?
Сейчас все понятно. Ты стоишь столько сколько тебе платят. Во всяком случае, так гомонят из популярных СМИ. Цена разная и на разный товар. Скажем в магазинчике хозяин может накинуть десятку в месяц за шальной минетик. Впрочем, для большинства приезжих притягательно иное: московская прописка и комнатка на окраине мегаполиса.
Нет, есть, конечно матерые, с хорошей настоящей грудью, накачанные задницами и набитыми в раже перевернутыми татуировками на спинах. Интересы таких больше — как минимум насосать на БМВ М — 5. Да они и не стесняются этого. Сейчас везде и всюду услышишь, что были люди в наше время: в 30 — е, 40-е, 50 — е и далее, а вот сейчас дураки и шлюхи. Но и это все было бы слишком просто. И слишком наивно. И слишком глупо. Иначе говоря — пусто.
А вот, сколько стоило это все тогда? Сколько стоила Бертольц и ее современницы. Даже вопросы такие задавать себе не позволялось. Как-то само по себе считалось, что те давно умершие были лучше, умнее, смелее. Они сделали все, с чем живем мы. «Что расхлебываем мы», — почему-то подумалось Танюше. И сразу возникло противоречие, что ничегошеньки мы не расхлебываем. Даже пресловутый квартирой вопрос сменился бесконечным кредитным рабством. Вместо миллионов колхозников — лимитчиков в города хлынули миллионы полуграмотных провинциалов. Хлынули, как и тогда за лучшей и сытой жизнью.
А правда, которой и тогда было мало сейчас была замазана толстым слоем вранья и спама. Да и какая принципиальная разница, кто управляет страной, как его зовут Сталин или Путин, если т все равно ничего не решаешь. Впрочем, почему? Можно пойти и убрать лестничную клетку. Это называется, стратегией малых дел, в которой должны навечно кануть все светлые и темные порывы.
Мама вошла тихо, как всегда:
— Все сидишь, Танюша?
— Работаю, мама.
— Сходила бы погуляла. Не погуглила, а погуляла. Сколько тебе сиднем сидеть.
— Наверное.
— Павлик часто звонит. А ты с ним почти и не видишься.
— И что такого, — Танюша, наконец, обернулась к матери.
— Сейчас разное происходит, — тихо сказала мама.
— Хочешь, сказать, если не буду с ним постоянно, то он найдет другую?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу