Сергей Комяков - Запрещенная Таня

Миша подвинул стул и уселся на него:

— А ты меняешься.

— Я? — пожала плечами Татьяна.

— Ты.

— Ты сам говорил, что все станет как у всех. Наверное, я меняюсь как все. Что бы не обманывать твоих ожиданий. Пусть у нас будет, как у всех.

Татьяна раздавила в пальцах папиросу.

Миша улыбнулся:

— Тебе «Казбек» специально привозят?

— Да по Дороге жизни. По приказу Жданова. Жданов только и думает о том, как накормить меня. И обеспечить неплохим куревом.

— Правда, а откуда они?

— А, — Татьяна встряхнула коробок спичек, — проверяешь, не поставляет его мне какой-нибудь тайный любовник? Из тех, что только и ждут, чтобы меня отсандалить в подъезде, пока ты в своем Смольном.

Желваки Миши напряглись, но он сдержался:

— Примерно так.

— Успокойся, — она, наконец, раскурила папиросу, — они идут по нашим ведомостям. Правда, очень мало. Пять пачек в месяц. Но я меняю его на всякую мишуру, вроде сгущенки. Может тебе ведомость принести?

Миша хохотнул. Татьяна грустно усмехнулась:

— Хотя про Жданова это интересный пассаж. Андрей Андреевич Жданов думает, не освоим диабете, а только о том, как кормить голодный город. Мы все чувствуем его заботу.

Миша вздохнул:

— Зачем ты это опять начинаешь? Думаешь от того, что ты сотрясаешь воздух, ситуация сильно поменяется.

— Она не поменяется, — Татьяна посмотрела на остатки черного кофе, зерен кофе осталось пара горстей. Дня на три. И это если экономить. Но она знала, что большая часть ленинградцев вообще забыли, как выглядит этот чертов черный кофе. Правда, им не писать стихов. И они не зависят от этой ароматной черной жижи.

— А разговоры опасные, — Миша только в теории знал что-то о НКВД. Когда она рассказывала ему о допросе в Большом доме он не сразу понял, что произошло и все списал на нерасторопность сотрудников НКВД, не верил он и в то, что ее отца преследуют только за фамилию.

— Все опасно, — отрезала Татьяна, — вот и кофе опасный. И водка твоя опасная и денатурат, который ты тайком от меня пьешь на работе. Я понимаю все угрозу от нашей советской власти.

— Да кто тебя тронет, — спросил Миша, — ты известна всему Союзу. Тем боле Ленинграду. Ты же блокадная Мадонна!

Хи-хи, Блокадная Мадонна, — Татьяна засмеялась, — конечно, так, а если потребуется, то ее шлепнут без некролога.

Миша почему-то скривился:

— Ты какая злая потому, что закончился кофе?

— Конечно, — хмыкнула она, — кофе сильно влияет на меня. Без него я никто. Ни рифма не идет, ни радости в глазах, ни шалости в членах.

Он ущипнул ее. Сильно и больно.

— Да хватит тебе, — она игриво ударила ее по руке, — хоть сейчас будь серьезен. Ты так меркантилен. Кофе привезут в посылке через неделю. Может у Натана Яковлевича выклянчу немного. Взаимообразно.

Миша покачал головой.

— А чего ты качаешь головой, — поинтересовалась Татьяна, — твоя дама ни папирос, ни кофе не имеет. А тебе и все равно. Может, ты начнешь интересоваться чем-то иным, кроме моей задницы?

— Ты сама говорила, что она у тебя самая боевая, — улыбнулся Миша.

— Но ее надо поддерживать в хорошем настроении.

— Вчера видел новые танки Кировского завода, — сменил тему Миша, — целых четыре танка ехали на передовую. Видела бы, сколько дерьма они подняли. Мне показалось, что они плывут в этом дерьме, как моторные катера по воде. Волны дерьма и куски, которые летят на два метра вверх.

Татьяна решительно закрыла банку с кофе:

— Ты портишь мне аппетит? Хочешь, чтобы я не выпила последний кофе?

— А это возможно?

Она толкнула его в бок и пошла в комнату.

Татьяна знала, что Миша видел большее ее блокадной грязи. Она была знаменем Ленинграда, его голосом. Ее берегли. Радиокомитет обеспечивал ее не только пайками и усиленным питанием, но особым режимом доступа к информации. Да, она видела сталактиты из нечистот и замерзших подъездах, льдины поноса на улицах и желтые глыбы застывшей мочи. Однако, так близко с блокадной пропастью как Миша она не сталкивалась. Он тоже не был на передовой. Он не ел котов и собак, хотя все студенты университета ушли на фронт или на предприятия по трудовой повинности. Учиться остались лишь безнадежные инвалиды. Но Миша постоянно видел тех, кто медленно угасал на пайке иждивенца. Мишу постоянно не возила автомашина. Он часто ходил пешком и видел большее ее.

— Там так страшно? — неожиданно спросила она.

— Блокадная мадонна, засмеялся Миша, — зачем тебе знать об этом? Проза бытия и рифма не сочетаются. Если ты увидишь все это вблизи, возможно у тебя пропадет вдохновение.