Сергей Комяков - Запрещенная Таня

— Были там? — поразился начальник авиационного узла.

— Нет, — покачала головой Татьяна, — я по новостям помню. На радио работаю.

— На радио, — свистнул начальник, — на радио это хорошо. Нам бойцы агитации и пропаганды очень нужны. Правда, нужна не меньше хлеба.

Он почему-то скривился, словно от боли.

— Я там работаю, — спокойно сказала она, глядя ему в уродливое лицо, — и знаю, что вам не нравиться.

— Не нравиться? — усмехнулся начальник, — а, пожалуй, что не нравиться. А вы туда зачем?

— Куда?

— В Ленинград этот? Туда сейчас мало кто летит. Вот в Казань, Куйбышев рейсы всегда забитые. Особенно в Куйбышев. Вторая столица.

— Столица трусов, — резко сказала Татьяна.

— Хрр, — начальник посмотрел на нее веселыми голубями глазами — бесятами, — вы потише. Все же время военное.

— И что? — спросила Татьяна и пожалела, что папиросы в туго затянутом вещмешке — мама боялась воров.

— Да так, враг может услышать. У врага везде уши.

Она пожала плечами. Самая гуманная власть могла добраться везде, но ей это было безразлично.

— Так, что вас туда тянет? — повторил вопрос начальник авиационного узла.

— У меня там муж, друзья, работа. Там мой город.

— Принимаю, — качнул головой начальник, — но скажу сразу. Сейчас лучше стало, чем осенью. Тогда мы летали по прямой. Если транспортник сталкивался с немцами то все. Всем венок от месткома. Сейчас все лучше — наши самолеты сразу идут на восток, а потом от Архангельска проскакивают в город. У финнов с авиацией не очень. Да и у немцев под Ленинградом сейчас не как в сентябре. Так, что проскочить можно успешно.

— Вы не беспокойтесь, — сказала Татьяна, — долетим. Я долечу. А если нет, то все будет быстро. И весной найдут.

Офицер посмотрел на нее, теперь его глаза были внимательны и честны:

— Интересно, вы рассуждаете. Даже и не подумаешь, что вы с нашего… С советского радио.

Самолет был полупустой. Второй пилот подсадил Татьяну в кабину, впрыгнул сам и поднял алюминиевую лесенку.

— Садитесь где хотите, — махнул он на темное брюхо самолета, — мы туда пустые, а потом еле взлетим. А пока места валом.

Юнкерс послушно начал разбег, легко поднялся и, качнувшись с крыла на крыло пошел курсом на Ленинград.

Если полет из Ленинграда был для нее похож на бегство, пусть понятное и обоснованное, о полет в Ленинград был как возвращение в мир. Мир без иллюзий и надежд. Она летела из нетеплой и не сытой Москвы в умирающий город, но там была ее душа. Мама на прощание посмотрела ей в лицо и сказала:

— Были бы мы верующие, набожные, то перекрестила бы тебя. А так давай поцелуемся. И будем надеяться на встречу. Папе поклон передай. Скажи, что все, что было это пустое. Пусть не травит душу. Сейчас все родные.

Этот полет в Ленинград был как восхождение. Татьяна подумала, сравнение с путем Христа на Голгофу было бы слишком пафосным и нелепым. Тем более в нашей атеистической стране, где Ленин единственный Христос. Но если сравнить с «Анабазисом» Ксенофонта, то это самое подходящие.

Она летела, положив вещмешок под ноги и прижимая руки к полушубку во внутреннем кармане, которого было несколько стопок исписанных листков — она уже начала писать стихи о блокаде. И никогда не писалось так легко.

По салону быстро прошел второй пилот с каким-то инструментом. И пресекая лишние вопросы быстро сказал:

— Отказал один мотор, но еще осталось два. Так, что сейчас перекачаю бензин из центрального бака в крыльевой. Не боитесь товарищи. Долетим. Бензина меньше — нагрузка меньше.

Он присоединил насос к лючку и стал качать. Так подкачивают шины велосипеда. Шум от ударов штыря заполнил самолет. И Татьяна не смогла больше задремать. От скуки она осмотрела летевших с нею. Она была одна женщина, остальные мужчины разного возраста. Общественное положение выдавала верхняя одежда. Вот те двое в темных шинелях, на ремнях тяжелые кобуры, у одного в руках здоровый чемодан или саквояж. Второй уставился на этот чемодан немигающим взглядом. Это фельдкурьеры. Им доскакать до Смольного, получить расписку, ленинградскую почту и обратно.

Вот важный, откормленный, в бекеше. Петлиц нет, как у всех наших генералов. Подбородок высоко, взгляд хирурга перед тяжелой операцией. Рядом молодой и верткий офицер в полушубке, который не может скрыть его прямой осанки и широких плеч атлета. У его ног большой кожаный чемодан с отбитым углом. Наверняка, счастливый чемодан, переживший не одну командировку и не одного адъютанта. Понятно — чистое белье и домашнюю снедь собирала жена — ровесница генерала. Понимала, что пока не найдет он там молодую не должен маяться. Этот «генерал» летит стоять насмерть.