Сергей Комяков - Запрещенная Таня

— А в Ленинграде собак и кошек едят, — сказала Татьяна.

— Ты сама видела, — спросила мать.

— Нет. Не видела. Но что есть, если есть нечего?

Мама посмотрела на дочь и достала из шкафа банку с вишневым вареньем:

— Доченька, оно уже года три у нас стоит. Забыли мы про него. Видишь, как застыло. Но его можно еще с чаем.

И вот теперь из этой идиллии надо уезжать. И самое главное куда — в голодный и холодный город. И здесь —то не сильно сытно и тепло, а там вообще смерть. Но надо.

Мама, бабушка и Зина желание Татьяны уехать не приняли. Мама и бабушка смотрели на не примерно как в тот день, когда она сказала, что будет жить с отцом в Лени граде. Но тогда у них была надежда, что четырнадцатилетняя девочка одумается через пару месяцев. Теперь они понимали, что она уедет в свой Ленинград. Но Зина никак не могла смириться.

— Зачем я тебя оттуда вывезла? — Зина грозно смотрела не нее.

_ Зачем, — повторила она и сжала руку, — зачем ехала в разбитом грузовике в Ленинград, зная, что может и не увижу тебя живой и сама не выберусь обратно?

Татьяна кивнула.

— Ты думаешь, мне было приятно тащиться в твой Ленинград. Ты даже не представляешь, что здесь говорили о вашей блокаде. Зачем ты хочешь обратно?

— Там Коля, -тихо ответила Татьяна.

— Коля, — Зина щелкнула пальцами, наверное, впервые в жизни. Наверное, она действительно стала взрослой. Почету-то Татьяна окончательно поняла это сейчас, а не когда увидела сестру в военном полушубке и с кобурой на ремне. Взрослая Зина, сама теперь все решает и будет решать.

— Коля, — повторила Зина и с каким-то выдохом выкрикнула, — Коля уже мертв. Он доходил, когда я приехала. Ты даже не пошла к нему, тогда ты знала, что он обречен!

Татьяна затрясла головой пытаясь отогнать и рассеять колину смерть.

— Даже если он еще жив, — Зинаида говорила, как будто заколачивала гвозди в еще мокрые бревна, смачно и сильно, — что это меняет? Он будет сидеть на своей замерзающей кафедре без студентов убитых на фронте, а ты, на своем радио сочиняя сообщения, которые некому слушать. Вы даже не встретитесь. Ты не сможешь дойти до дома. Транспорт не ходит.

Татьяна кивнула:

— Он сидит дома, я даже вам это не сказала. Он так болен, что уже не ходит на работу. Ему разрешили сидеть дома.

— Вот видишь, — сказала Зина, — все даже хуже, чем я знала.

Татьяна достала коробку папирос:

— Бабушка, можно я закурю?

— Можно, Таня. Можно.

Татьяна достала папиросу и закурила. Зина посмотрела на нее через плечо и отвернулась.

— Таня, сказала мама, — ты уже все решила. Это твоя жизнь. Я всегда уважала твой выбор.

— Но если бы ты тогда не уехала в Ленинград, — тихо сказала бабушка, — то твоя жизнь была бы другой.

— Да, — качнула головой Татьяна, — если бы я тогда осталась в Москве, то была обычным бюрократом.

— В Ленинграде ты была свободна. Папа решал свои проблемы, и ты делала, что хотела, — сказала мама.

— Да, — улыбнулась бабушка, — ты писала стихи.

— Тебе всегда это нравилось, — резко сказала Зина, — помню, как ты плакала, когда танины стихи впервые опубликовали.

— Ее стихи в газете весь подъезд читал, — улыбнулась бабушка.

— Весь дом, — посмотрела на бабушку мама, — и у меня на работе все читали.

— Про стихи я ничего не говорю, — сказала Зина, — но зачем ехать сейчас в Ленинград?

— Я уехала оттуда думая, что я беременна.

— уехала и хорошо, — громко сказала Зина, — вот и отдыхай сейчас. На работу в радио тебя взяли. Карточки дали, паек дали. Комната свободна — живи. И что ты делаешь? Ты бежишь обратно!

— Если бы все решалось пайком и комнатой, — мило по — домашнему сказала бабушка и осмотрела на Зину. Та отвернулась.

Татьяна закурила вторую папиросу. Последние дни убедили ее, что надо вернуться туда, где смерть и холод. Вернуться, чтобы писать или умереть. Сестра понимала ее только наполовину. Зина думала, что она едет искать гибели.

— Ты не права, — тихо ответила на все аргументы сестры Татьяна, — пусть мы не увидимся, но у меня там паек не хуже чем здесь. Но в Ленинграде я смогу писать. Почему-то я чувствую, что там есть источник света и вдохновения.

— Вдохновения? — Зина фыркнула и Татьяна поняла, что сестра действительно уже взрослая, и она постоит за маму и бабушку, — когда мы плутали по вашему центру навстречу шли только машины с мертвецами. Снег доходил до третьих этажей. Ты все это забыла из-за голода и дистрофии. Ты и беременность придумала, чтобы убраться из Ленинграда.