Сергей Комяков - Запрещенная Таня

— Хороший самолет, — ворвалось в ухо Татьяны, — на нем еще Ляпидевский людей из лагеря Шмидта вывозил.

Татьяна обернулась, — на нее смотрело осунувшееся, но улыбающееся лицо третьего редактора радио. По имени она его не помнила, но помнила, что отчество у него Вадимович. Сейчас он довольно улыбался. Его эвакуировали по третьей очереди, и он бросил у умирающем городе жену и ребенка. Впрочем, сейчас было не до моральных сентенций. Татьян согласно закивала, хорошо, что гул моторов накрыл кабину.

После взлета оживились раненые, некоторые из них поднимали головы. Татьяне показалось, что и стоны их стали громче. Раненые иногда напоминали ей серых гусей, так же поднимались и дрожали их головы, так же бессмысленны были стоны и вскрики. Впрочем, радость от остававшегося за спиной голодного и холодного города наполнила Татьяну и, прижав к груди полудрагоценный мешок, он задремала.

— Наверное, прошли полосу ПВО, — закричал ей третий редактор на ухо.

Татьяна очнулась. Зина, сидевшая напротив ее спала. А редактор улыбался, глядя на Татьяну:

— Я узнавал, это самое опасное — пройти полосу ПВО. Иногда и наши бьют по своим. А немцы именно на границе караулят наши самолеты. Транспортные.

Татьяна кивнула. Хорошо, что самолет трясло и редактору было неудобно. Его валило то влево, то вправо. Но он покопался в своем мешке и вынул железный термос, правда, открыть его он не смог. Потом он еще посмотрел в мешок и с сожалением закрыло его.

Татьяна рассмотрела, что под его пальто виден костюм и серо-белые манжеты сорочки.

— Вас жена собирала? — спросила она.

— Да, да, жена, — громко сказал редактор, и Татьяна увидела его кривые передние зубы, — жена и мама собирали. А ничего не положили. Думаю, что и чай уже застыл. Холодно здесь.

В словах его не было озабоченности и волнения. Это упокоило и Татьяну. Она снова провалилась в теплый сон.

Нега пропала, когда самолет ударился о полосу и с заносом стал медленно останавливаться. Он чертил полосу взбивая мелкую снежную пыль, которая покрыла его окна.

Командир с усилием открыл дверь и в кабину ворвался свежий воздух показавшийся теплым.

— Сначала раненых, — громко крикнул командир и хлопнул себя рукавицами по бедрам, -пассажиры подождете немного. Сейчас выгрузим раненых и пойдете.

Санитары быстро установили трап, по, которому стали спускать носилки. Неожиданно, санитар высунулся из двери и позвал врача. Врач — невысокая женщина с темным лицом медленно поднялась по трапу. Она осмотрела раненого, на которого указал санитар, и сказала командиру:

— Этого заберут потом. Он умер.

Татьяна рассмотрела лицо командира, оно исказилось гримасой разочарования, ей показалось, что он чуть не сплюнул от досады. Еще бы — вытащить труп из Ленинграда. Взлететь с ним с разбитой площадки, красться от мессеров как можно дальше от «дороги жизни», четыре часа полета вздрагивать при каждом чихе списанных в мирной жизни моторов. И привезти мертвеца. Труп из Ленинграда, еще более бестолково было только повезти его обратно в город Ленина. Командир удрученно махнул рукой и соскочил из кабины самолета вслед за врачом.

— Вы где устроились? — прокричал в ухо Татьяны Вадимович, который еще не пришел в себя от гула моторов. Она посмотрела на него: осунувшееся лицо утомленное перелетом было счастливо. Вадимович был рад и явно спешил жить. Она вспомнила это тщедушного человека, приходившего на праздники в Дом Радио в неизменной коричной пиджачной паре. Говорили, что он живет в коммуналке с родителями, женой и ребенком. Привязан и любит их. Но сейчас их отсутствие его совсем не удручало.

— У сестры, — тихо ответила Татьяна, — мы с ней летели вместе.

— А, — закивал Вадимович. Впереди его ждала спокойная и сытая работа на Соврадио дежурным ночным редактором. Он решил жить и ленинградская семья уже виделась им как нечто ушедшее в прошлое.

Врач стряхнула руки, подошла к раковине и стала их сосредоточенно мыть:

— А вы одевайтесь.

Татьяна оправила одежду и села к столу.

Тщательно протерев руки, врач села напротив нее:

— Я смотрела вашу карточку. Вам поставили диагноз да года назад. Диагноз неприятный. Но жить можно. Чудес не бывает. И не будет. Вы не беременны.

— Но почему? — начала Татьяна.

— Война, — просто сказала врач, — плохое питание. Цикл нарушился полностью. И возможно не скоро восстановиться. Я вас не держу. У нас трех гинекологов призвали. Не знаю, что они делают в армии, но у меня коридор пациентов. Извините.