Сергей Комяков - Запрещенная Таня

Татьяна вышла на мороз. Он не подхватил и не понес как обычно. Ей почему-то показалось, что ей совершенна какая-то подлость. Что свою слабость она оправдала высшими чувствами. Взяла и спряталась за ребенка, как за щит. Этот невероятный при ее здоровье и вытянул ее из умирающего города. Один вопрос — зачем? Она посмотрела на покрывшиеся изморозью стволы зенитной пушки, рядом с которой стоял длинный и худой боец. Он посмотрел на ее и улыбнулся.

Столица приняла ее хорошо. В кадровом отделе Соврадио были довольны — с начала войны большая часть корреспондентов — мужчин разъехались по фронтам. А писать и править сводки кому-то надо. А Бертольц была подарком. Хороший и работоспособный поэт. Ее сразу же взяли в штат, прикрепили к столовой. А остановилась она у мамы. Тем более что две комнаты в их коммуналки освободилось. Жильцы не просто съехали, а сдали ключи.

Мама было очень рада. Хоть одна дочь одумалась и перестала играть в героя. Она так и сказала вечером дня прилета:

— Ты всегда была самой суетной. Я думала, что ты и сейчас полезешь в эту кашу. Ты как твой отец и язык не умеешь за зубами держать и спорить со всеми любишь. А тут еще и Зинка. Как услышала о тебе, так и взбесилась. Я в тот вечер, когда она в ополчение записалась долго плакала.

— Так было надо, — сказала Татьяна.

— Надо, Таня, надо. Но кому надо? Вы, что сможете немцев бить? Куда вы там годны? А она все говорила, что место ее ближе к фронту.

— Хорошо, что не на фронте, — сказала Татьяна.

— И то, правда, хорошо. Но ты теперь приехала. Зина молодец, что за тобой съездила. Я не верила, что ты вберешься. И за Зину боялась. Это вы жизни не знаете. А как посмотришь — молодая девчонка с грузом на пяти машинах, да в Ленинград. А она мне еще показывает пистолет, мол, если чего я всех приструню. Дети вы. Дети. Но ты теперь приехала. С нами будешь. Зина тоже в штабе. Думаю, не рискнет больше по стране колесить. У них в штабе и так работы много. По ночам сидят.

— Что они там делают? — поинтересовалась Татьяна.

— Ясно, что организуют патрули. Снабжение. Карточки учета. Как бы там не говорили, пятая часть населения безграмотна. Те, что конца прошлого века рождения хорошо если читать умеют, да и то по складам. На Старики и старухи вовсе безграмотны. Вот с ними она и сидит. Постановления Правительства и Моссовета им читает. А ты вот, на Соврадио будешь, это хорошо. Может и совсем в Москву переедешь.

— Там Коля остался.

— Остался, — ласково сказала мать, погладила дочь по голове, — остался. Но ты не переживай. Как должно быть, так и будет. Не переживай. У вас ведь не было телефона дома?

— Не было.

— И у соседей нет?

— Нет, — Татьяна, посмотрела в глаза матери, -нет у меня с ним никакой связи. Даже не знаю, дошла ли до него моя открытка.

— Дошла, — тихо сказала мать и селя рядом.

— Почему ты так думаешь?

— сейчас война. Сейчас все сообщения доходят.

— Мама, — Татьяна посмотрела ей в глаза, — не все.

— Открытки читают сразу. Их не вскрывают. И почта их быстро присылает. Дошла она до твоего Коли. Не волнуйся.

Татьяна кинула.

— А как папа?

— Когда я видела его последней, раз он храбрился. Представляешь, танки Лееба у Пулково, его товарищи в ополчении, а он мне говорит, что подзабыл немецкий и не сможет в Берлине кофе заказать.

— Папа всегда был такой. Хотя эту его жену я не одобряю. Она слишком тихая для него. Ему другая женщина нужна.

— Мама не надо.

— Нет, не волнуйся Таня. Сейчас все эти обиды кажутся такими наивными. Два взрослых человека, которые не могут сказать друг друга, что больше не любят друг друга. Так смешно и глупо. Когда станем совсем старые, то будем со смехом вспоминать.

Мама вняла с плиты чайник и налила воду Татьяне:

— А в Ленинграде страшно?

— Страшно мама.

— У нас тоже здесь жизнь не сахар, — через минуту ответила мать, — особенно в начале октября было страшно. Рванули из Москвы все ответ работники. И все своим ходом, с семьями и скарбом. Ленина и Сталина на помойки стали тащить еще в июле, как немцы Смоленск взяли. А здесь смотрю — по дороге идут машина за машиной, к крышам привязаны тюки, мешки, столы, кто-то и патефон призвал. И вся эта армада из города едет. Их иногда останавливали, машины переворачивали, но всех разве отловишь?

— В Ленинграде есть нечего, — тихо сказала Татьяна.

— Совсем, — спросила Мать.

— Совсем.

— У нас тоже так. Собак и кошек еще летом выбросили. Раньше соседи носили поесть Барсикам и Моськам, они как бы общими были. А как карточки ввели, то все. Самим уже сеть нечего. Зина нашла как-то немецкую овчарку, холеная собака, в ошейнике, но годная. Домой привела. Но я не разрешила. Она ее бойцам сдала.