Захар Прилепин - Некоторые не попадут в ад

Это неожиданно сподвигло меня к звонку: думаю, вот отсюда и наберу, а то вдруг в самой Сосновке уже не ловит.

Написавший мне человек сразу взял трубку.

Раздался этот, с бесподобными переливами, артистической роскошной хрипотцой, то густой, то неожиданно высокий, почти всегда весёлый голос всенародного режиссёра:

— Привет, Захар, ты где сейчас, как? У себя там?

— Да, тут в одном месте. Чаёк пьём.

Араб налил себе полкружки и, стоя, отхлёбывал, молча глядя то на меня, то на стоявшего на входе бойца, явившегося что-то спросить. «Потом», — сказал Араб бойцу, кивнув на меня: видишь, люди говорят, и отвернулся.

— Слушай, Захар. Тут есть одно дело. Не очень удобно по телефону. Но, раз ты далеко, скажу. С тобой не против поговорить один человек. Ты должен догадаться. Мы встречались, я вспомнил о тебе, и он говорит: а пусть придёт… Ты понимаешь, о ком я?

— Да. Думаю, да. Это очень вовремя.

— Тогда приезжай. Сразу набери меня. Приедешь ко мне — посидим, всё обсудим. Да, дорогой?

— Так точно.

— Ну, обнимаю тебя. Жду. С Богом.

Я отключился и некоторое время с улыбкой смотрел на Араба.

— Поехали домой? — сказал вдруг.

— У меня нет дома, — ответил Араб серьёзно. — Усыновишь меня?

Мы допили чай, я махнул своей личке: планы меняются, на передке ночевать не будем; а что будем делать, я пока не скажу.

Пожал руки тем, кто попались на пути, Граф и Тайсон на рукопожатия не отвлекались; пробежали — не столько пригибаясь, сколько сутулясь — эти двадцать метров; где-то стукнул одиночный автоматный, но, кажется, вообще не по нам; и уже неспешно двинулись вдоль посадки.

Метров сто я шёл спокойно, размышляя о недавнем разговоре; надо же, только Батя спросил меня, могу ли я устроить ему встречу с императором, — и тут такая возможность; определённо, Господь присматривает за нами и хочет как лучше.

В какой-то момент я глянул вправо — и вдруг увидел Араба, который нарочито неспешно шёл через поле наискосок: ровно по той тропке, где мы в тот раз ползали, глядя на красивые столбы, выбиваемые КПВТ.

По этой тропке больше никто не ходил, разумно желая продлить свои дни.

«Вот сучонок», — подумал я весело.

Затеялся совсем маленький, моросистый, как бы размазанный, несфокусированный дождик — и уверенный Араб очень красиво смотрелся в этом дождике на фоне маслянистого, отекающего солнца.

Араб нарочно показывал разом что-то и взводу, оставшемуся на позициях, и мне.

Бойцам — что имеет право отвечать им невнятное «Угу» на «Здравия желаю!», и показательно игнорировать попытки к нему обратиться с личным вопросом: потому что и так знает наперёд, что ему скажут, и что придётся отвечать; лучше даже не начинать.

А мне? Ну, не знаю что, лень искать ответ.

Араб по многочисленным показателям меня превосходил. Зарывался он так, словно отслужил пехотинцем три войны; отлично стрелял из всех видов оружия, зная назубок все ТТХ; если на располаге что-то случалось с проводкой — он, раздражённый неповоротливыми электриками, вдруг гнал их прочь и тут же чинил всё сам; то же происходило и с админом, вместо которого Араб сам устанавливал сеть; во дворе он походя ставил диагноз вставшему «козелку», определяя характер поломки и способ исправления, в пику залипшим в размышлениях механикам; ориентировался на местности, легко читал карты, мгновенно запоминал, что, где и как выставлено, выстроено и спрятано у нашего несчастного неприятеля, — естественно, понимая всё и про наших корпусных соседей, все достоинства и недостатки их позиций и нашего с ними соседства; при всякой перестрелке, принимавшей даже самые остервенелые формы, он, не пригибаясь, носился по окопам, каждую минуту зная, чем заняться и ему, и всем остальным; когда случались «трёхсотые» — орал на медиков, давая даже не советы, а именно что указания, что делать, — иной раз на бойце даже не успевали распороть штанину или задрать форму, но Араб уже разгадал, по одному ему ведомым признакам, из чего и куда именно попало.

Откуда-то он знал, к примеру, и сейчас, что стрелок на КПВТ устроил себе перекур, и «глаза» нашего несчастного неприятеля не обратят внимания на человека, неспешно идущего через поле.

Арабу я, естественно, ничего хорошего не сказал, когда мы встретились у машины. А сказал следующее:

— Вот ты идёшь посреди поля, и это твоё дело; но вообще, траектория выстрела из КПВТ — даже если минуя тебя, о чём я ни минуты не стал бы жалеть, — позволяет заряду проследовать мимо твоей головы, наискосок, — и поразить, скажем, меня. Что мне категорически не нравится. При том, что ты мог быть виден нашему противнику, а я нет.