Захар Прилепин - Некоторые не попадут в ад

Счастье-то какое, Господи.

Обострение закончилось, постепенно эти чувства притупились, к маю того года нас сняли с передовых, и некоторое время мы выполняли задачи — из разряда «мёртвого не буди» — в городе.

Естественно, я опять затосковал — умеренной такой, жить не мешающей, но всё-таки тоской.

Семью заманил обманом.

Без месяца год прослужив на Донбассе, отправился на побывку. Вела меня интуиция мужа — но даже мысленно не проговорённая: сам от себя держал план в тайне.

В деревню, где прятались от городских животных мои сердечные, мои тёплые, мои единственные, закатились мы на «круизёре» ликующей компанией: Араб, Граф, Тайсон, Шаман, Злой, Кубань.

Три дня плавно, по-пластунски, перебежками переползали из бани в реку, из реки за стол, из-за стола в баню. Мои бродяги, мои стреляные, убитые, восставшие из праха, прах поправшие, — переиграли с детьми во все игры, переговорили с женою все разговоры; на четвёртый день она нас провожала — беззвучные слёзы текут по лицу, говорит: «Я приеду к вам, мои родные, и всех детей привезу».

К мужу многие месяцы собиралась — не доехала, а к этим — в три дня решилась.

Потом обронила как-то на вопрос «Почему?!» — «Я заново полюбила с ними мир и людей».

Жена если решает — сборы короткие. В августе, через неделю, они уже были у меня в Донецке.

Мы сели пообедать в «Пушкин» — мимо проходил Саша Казак (он всё время проходил так, что кажется — пробегает), — заметил, встал как вкопанный, догадался, кто это, что за табор со мной, — забежал к нам и шёпотом: «Вы здесь будете? Никуда не уходите!»

Я сразу догадался, что он задумал.

Через полчаса, а то и меньше — бежит Батина личка. Вот и он сам.

Семья у меня красивая, сыновья ничего так, жена прекрасна, а дочери — вообще не люди, а нечто сотворённое из неги, лазури и цветочной пыльцы. И глаза приделаны к этому.

Пять лет и десять лет тогда было дочерям.

Бате было важно про меня — что не просто приехал, что служу, всё бросил, ради его, а теперь уже нашей («Захар, давайте без пафоса?» — «Давайте без “давайте”») — нашей, говорю, республики, — а что детей притащил на кон: своё, — то есть, моё самое кровное, самое ломкое, самое дорогое, — понятно, что дороже себя самого: мы-то что, никакой в нас ценности нет уже.

Захарченко весь день был с нами; не со мной — чего он, меня не видел? — пацаны мои его тоже мало заинтересовали, он и так жил в мужском мире, — Батя был с моими девочками (у него-то три сына) и с моей женой; а я в придачу, сопровождающий.

Жена умеет разговаривать с умными и сильными мужчинами, давать головокружительные пасы, мягко принимать ответные, вести гроссмейстерскую партию. Глава, — сейчас впервые назову его так, как никогда не называл до этой минуты, — Саша всё это оценил, он был по этой части — серьёзный ценитель.

В Донецке, спору нет, много прекрасных женщин, — лучше не бывает, может, в Латинской Америке только, да и то вопрос, — но здесь явилась новая порода, другая закладка, иной коленкор: речь, повадки, независимость, женское остроумие по исконно русским образцам.

Глава вёл себя как самый радушный хозяин — и республика была его домом; он хотел в один день показать сразу всё: мы были на стрельбище — жена и старшая дочь без вопросов взяли в руки оружие и стреляли метко, никакого девичьего кокетства: «Ой, да что вы, мы не знаем!» — оказалось, что всё знают; он вида не подал, что оценил, — но оценил.

Дочку обнял, что-то наговаривал ей в ухо, она отвечала: «Да. Да. Поняла» — спустя миг из мишени летели бумажные хлопья.

Саша Казак мне всё подмигивал: «Видишь, да? Глава счастлив!» — когда Глава был счастлив, Казак был счастлив вдвойне.

Мы съездили к донецкому аэропорту — битому, перебитому, искалеченному, порушенному, превращённому уже после смерти в живой, продолжающий оборону музей. Мы прокатили по всему августовскому, полному цветов, начищенному, как к проезду свадебного кортежа, Донецку; вечером поужинали там, где нас, по его звонку, уже ждали, как самых невиданных гостей; еле расстались, в общем.

И мы начали жить.

Школы, садики — всё побросали. Здесь, в Донецке, — никуда не пошли, жене хватило нервных перегрузок там, в большой России; обучались на дому, чтоб под приглядом.

Это что означало: старшая дочка читает учебник по географии или, скажем, ботанике — потом пересказывает зачарованным бойцам из лички, чаще всего Злому, реже Тайсону. За полгода бойцы серьёзно подросли в знаниях. Мир открылся им с новых сторон.