Игорь Григорьян - Иллюзия

— Как ананаса — да, ибо мы его съели. То есть уничтожили физически. И нет больше у нас материи под названием ананас.

— Постойте, постойте, — Агафья Тихоновна засмеялась, — как это — уничтожили физически? Ананас был на столе, а теперь он в вашем желудке. Вы, как и я, в состоянии уничтожить лишь образ чего бы то ни было, образ или ваш мысленный рисунок, но никак не материю из которой он состоит. Понимаете? Вот ананас, — она еще раз откусила сочный кусок так, что сок потек по ее челюсти, — и вот он уже внутри меня. И теперь ананасом стала я сама, точнее одна из моих частей. Что-то внутри меня приняло атомы и молекулы из которых состоял этот заморский фрукт и соорудило из них нечто новое, какую-то часть моего тела, возможно, какой-то орган или еще что-нибудь важное и нужное. Нас же интересует только одно — перестал ли существовать сам ананас или он просто переродился во что-то другое?

— Сам ананас, как цельный предмет, существовать перестал, — я был уверен в своей правоте и настойчиво повторял уже сказанное, — а составляющие его атомы, растворившись в вашем или моем теле, стали компонентами наших тел, то есть нами.

— Отлично, — Агафья Тихоновна удовлетворенно кивнула головой, — то есть ананас прошел, как бы это сказать, — она пыталась подобрать нужное слово, — фазовый переход, что ли, и превратился в нечто новое, ранее для него недоступное, так?

— Да, наверное, так, — я заинтересованно повернулся к собеседнице, пытаясь скрыть охватившее меня волнение, что случалось всегда, когда какая-то часть Истины должна была вот-вот открыться, — даже не наверное, а именно так.

— Значит ли это что ананас, не обладавший до этого понятной нам формой Сознания или самосознания, это уж как хотите, вышел на новый уровень развития? Новый в данном случае следует понимать не как высший, а просто как другой.

— Но ведь это значит что Ничто не пропадает и Ничто не появляется. Все только меняет форму. Получается что Ничто вечно. И получается что только Ничто и существует… Ведь все мы — это ананасы и даже картошка, так?

— Вы тонко чувствуете язык. И это не является неожиданностью, — она проигнорировала мой вопрос и кивнула на рюкзак с красками, — вон сколько прочитать. Ничто вечно, все в этом Мире обладает Ничем, и оно, Ничто, лишь переходит из одной формы в другую, не меняя своей сути, лишь изменяя внешние, видимые нам очертания, то есть форму.

— Да, я имел в виду именно это.

— Форму и содержание, — Агафья Тихоновна опять кивнула, хоть и поправила меня, — а что есть содержание?

— Сознание? Ум? Мысли? Что?

— Вы можете назвать это как хотите, суть от этого совершенно не поменяется, — она улыбнулась, — пусть будет Сознание. Тогда возникает еще один вопрос. Если вы, обладающий Сознанием, умрете, и ваше тело съедят черви, ну или вас кремируют, и оно превратится в горку пепла в клубах водяного пара, улетучившегося в атмосферу, куда денутся ваши мысли и идеи, куда денется ваше Сознание? Умрет ли оно вместе с вашим телом?

— Не знаю.

— Вы повторяете это слишком много раз для одного дня. Подумайте, — Агафья Тихоновна взяла со стола круглый, оранжевый апельсин, — подумайте хорошенько.

— Я стараюсь.

— Попробуйте взглянуть на это по-другому. — она держала апельсин в плавнике на уровне моих глаз, как бы показывая его мне, — что вы видите?

— Апельсин.

— Сколько штук?

— Один! — я рассмеялся, но смех застрял в моем горле, так как акула была серьезна и никак не отреагировала на мою эмоцию.

— Вы уверены?

— Да.

— Хорошо, — она продолжала держать апельсин в вытянутом плавнике, где-то между нами, — ваша проблема в том что вы сконцентрированы на самом вопросе, а иногда очень полезно смотреть сквозь вопрос, — она продолжала держать фрукт на определенном расстоянии от себя, на расстоянии вытянутого плавника, — вот я вам именно это и предлагаю — взглянуть сквозь этот апельсин, и кто знает, возможно тогда ответ покажется вам не столь очевидным.

— Я не совсем понимаю о чем идет речь, — я смотрел на апельсин как завороженный не в силах оторвать взгляд.

— А вы посмотрите на меня, — Агафья Тихоновна улыбалась широкой пастью белоснежных зубов, — посмотрите на меня сквозь апельсин, словно не замечая его.

Я сфокусировал фокус своего зрения на Агафье Тихоновне, и апельсин сразу поплыл, потерял резкость, размазал свои очертания, и мягко раздвоившись, разделился прямо у меня на глазах. Теперь только акула была в фокусе моего зрения, я видел ее четко, тогда как апельсина стало два, и хоть было абсолютно ясно что на самом деле он все-таки один, но сфокусировав свой взгляд на другом, дальнем объекте, я получил результат, о котором никогда раньше не задумывался. Два, ровно два апельсина было перед моими глазами. Разум понимал что апельсин один, тогда как зрение подсказывало — их несколько. Я видел две реальные проекции одного апельсина одновременно. Можно ли было считать их реальными? А если нет, то можно ли было доверять своему зрению в таком случае? Мне кажется, я понял, что имела в виду Агафья Тихоновна.