Сергей Яковлев - Советник на зиму

— Вы? — Губернатор, пропустив оторопелые лица других участников заседания, остановился на Низговорове.

— Равенство, — сказал Низговоров.

— В нищете? — язвительно уточнила с конца стола Постила.

— В красоте!

Потап Степанович кивнул. Похоже, он ожидал чего-то близкого к этому.

— А теперь я вам скажу, как я нашу задачу понимаю. Диктатура сердца! Вот как.

— Это уже было. Это снова девятнадцатый век! — едва слышно прошептала Биргер. Она чувствовала, как опасно в такую минуту возражать, но ничего не могла с собой поделать. Маргарита Разумовна, которой формулировка губернатора, судя по выступившему на ее щеках горделивому румянцу, пришлась по душе, поглядела на возмутительницу укоризненно.

К счастью для Нины Мордуховны, до губернатора ее слова не долетели.

— Пока вы тут перемывали косточки моему советнику, я набросал план первоочередных дел, — сказал Потап Степанович, понемногу остывая. — Это бы ваше дело, планы работы составлять, но вам Низговоров покоя не дает. Только о нем и думаете. Ладно. Тогда слушайте. Вот, прочтите-ка вслух. — Губернатор протянул исписанный лист своему секретарю.

Асмолевский живо вскочил, чтобы принять бумагу.

— Я думаю, вам удобней читать отсюда, с этого места вас лучше услышат, — сказал ему Низговоров, освобождая свой стул.

У Асмолевского запылали уши. Застыв на секунду в замешательстве, он нехотя, не глядя на Низговорова, поменялся с ним местами и дрожащим от обиды голосом прочел:

«Для наведения порядка в городе считаю необходимым возродить институт дворников. Дворник — главное лицо. От него зависят и чистота, и дисциплина. Дворник первый останавливает хулигана и ловит за руку воришку. Каковы дворники, таковы и горожане.

Дворниками назначаются лучшие, самые трудолюбивые и ответственные жители города. Дворник должен иметь приличное образование. Зарплату дворника приравнять к зарплате министра.

Костюм дворника должен быть цвета сухой травы (цвета совести). Совесть всегда имеет цвет сухой травы».

Асмолевский огласил все это вполне серьезно, без малейших ужимок. Он был перепуган и едва ли сознавал, что читает.

Остальные сидели, опустив глаза.

— Интересно, из каких денег мы будем платить им зарплаты министров? — подала с дальнего конца стола голос Постила.

— Эля говорит, нам не хватит денег, — перевела Маргарита Разумовна недовольно вскинувшемуся губернатору.

— А эти костюмы, как вы выражаетесь, цвета сухой травы — знаете, в какую копеечку они нам влетят? — продолжила Постила.

— Что за черт! — отреагировал Потап Степанович.

— Да вы не волнуйтесь, все получится, — сказала Маргарита Разумовна. — Просто в этом году бюджет, видимо, уже сверстан… Да, Эля?

— Хм. Можно, конечно, отказаться от празднования юбилея и на эти деньги пошить костюмы…

— От юбилея мы не будем отказываться, — твердо сказала Маргарита Разумовна. — Мы должны бы за каждый день, что Потап Степанович с нами, Бога благодарить. Каждый день ему праздники устраивать… А как в будущем году? Что у нас там с деньгами, Эля?

— Хм. До него еще дожить надо.

— На будущий год обязательно сделаем все так, как вы задумали, Потап Степанович, — успокоила Маргарита Разумовна. — А нынче, если денег мало, надо устроить субботник. Как раньше делали. Мы же все бегали на субботники, весело было! Каждому метлу, лопату в руки — и к вечеру город как новенький!

— Все-то у вас весело получается, — отозвался подобревший губернатор. — Тогда вот что. Субботник, да не такой. Только для работников администрации! Снизу доверху! Всех — в башню. Поставить чан с водой, каждому дать чистую тряпку. И пусть отмывают этих бомжей или как их там…

— Холодно же, Потап Степанович! Бррр… Даже у нас руки застынут, а этим беднягам каково?

— А ничего. Воду согреть можно.

Когда расходились с заседания, Низговоров не удержался, обронил через плечо Асмолевскому:

— Это, уважаемый, и есть демократия: ни нашим ни вашим. А вы хотите всех за горло железной рукой — и чтоб не пикнули?

На другое утро сияющий Миша подал к подъезду башни новый серебристый автомобиль. Усаживаясь в комфортабельный салон, Низговоров чувствовал себя победителем. Вчерашние волнения не изгладились; продолжая их мысленно перебирать, он сам поражался безграничным, как оказалось, своим ресурсам. И хотя его решительная контратака в конце заседания, опрокинувшая врагов и их трусливых приспешников, с политической точки зрения выглядела безупречно и вполне согласовывалась как с его публичной позицией, так и, казалось бы, с собственными убеждениями, — сомнения все-таки были неизбежны. Он почему-то вспомнил нотацию, прочитанную в постели Даше; вспоминал и более далекие по времени эпизоды, вроде истории с Анной или визита в качестве советника в больницу, вплоть до той сложной внутренней борьбы с самим собой, когда он малевал на чердаке театра «Человека огня», — и пришел к парадоксальному выводу: побеждать радостно, но противно; выгодно, но безнадежно.