Сергей Яковлев - Советник на зиму

— Тщеславие, — подсказал Низговоров.

— Так-то оно так, это все лежит на поверхности… Но где-то скрывается и тайна. Вот говорят: мировой заговор, жидомасоны. Кто их видел, жидомасонов? Где они? Какой такой знак они подают друг другу? Если их нет, то и говорить не о чем. А может, они рядом, да мы не знаем? Хочу вам поручить: почитайте на эту тему побольше. Египетские жрецы, каббала, розенкрейцеры… Что они знали такое, чего не знаем мы? О каких таких тайных рычагах власти? Я вам больше скажу: Кудряшов наверняка принадлежит к какому-нибудь тайному ордену. Он очень долго правил. Кудряшов и эта, которая с котом… Вы знаете, о ком я. Хорошо бы разведать их секреты. Вы с ними знакомы. Попробуйте расспросить обиняками, как бы между прочим…

К вечеру Потап Степанович обычно уставал и терял ясность ума. Его дряблые щеки и лоб наливались кровью, открытый глаз мутнел, а призакрытый слезился. Казалось, его вот-вот хватит удар. Он становился нетерпим, подозрителен, по-детски капризен. Нередко запутывался, сам себе противоречил, терял нить. Низговоров уже знал по опыту, что в такое время ему лучше не перечить. И все-таки не выдержал (слишком больно затрагивало его это поручение), возразил:

— Потап Степанович, но кто-то и за вами, возможно, видит знаки тайного заговора! Да тот же Кудряшов. Ведь вы его одолели. И власть теперь не у него, а у вас… Не правильнее ли употребить разум на то, чтобы поискать разгадку власти в самой жизни? Как вы и делали до сих пор? Власть сотворена вместе с миром, она от Бога. Так, во всяком случае, толкует Библия.

Потап Степанович уставил на него зрячий глаз и неожиданно легко согласился.

— Вы правы в одном. Если они посвятят вас в свое знание, вы уже перестанете принадлежать себе и будете руководствоваться законами ордена. Они не прощают измены. Ничто не проникает наружу, к обычным людям. Тайна остается тайной, и никакого выхода из этого порочного круга не предвидится… И в другом правы. Но это именно доказывает, что всякие ссылки на Бога и священное писание тут беспочвенны. Вот, послушайте-ка:

Преступление и наказание

Господь, если он Господь, должен бы сразу, на месте карать преступников. Все другое мстительно и подло, похоже на отложенный выстрел пушкинского Сильвио. Если тебя убивают — что толку знать, что твои убийцы будут когда-нибудь наказаны? И окажется ли наказание соразмерным злодейству? Не вернее ли испепелить их прямо сейчас, до того как они успели поднять на тебя руку?

Если он Господь. А иначе и говорить не о чем.

— Или вот еще, давно у меня складывалось:

О душе

В христианстве недостает одного: признания души за всем, что живет. У меня нет никаких сомнений, что душой в равной мере с человеком обладают не только млекопитающие, но и птицы и рыбы, бабочки и цветы… Все.

Как можно отнимать душу у собаки, кошки, лошади, у которых она виднее, чем у человека?

Думаю, это шло от иудаизма, самомнения иудейского. Евреи и людей другой крови считали «псами». Расовую дискриминацию христианство с грехом пополам преодолело (не сразу, противоречиво и болезненно), но дальше не продвинулось.

Это тупоумие. Это пресловутые гордыня и хула, которые «не простятся человекам».

Душа — есть. У всего живого. Есть жизнь. И есть, наверное, всевышний ее создатель.

Но человек не более травы. И Бог совсем не похож на него.

Потап Степанович слишком устал, окончательно запутался, и на этой записи, поселившей в душе Низговорова необъяснимую тревогу, пришлось в тот раз закончить.

На другое утро в коридоре администрации Низговоров застал странный разговор между Касаткиной и Биргер.

— Я с огромным уважением отношусь к заслугам Потапа Степановича, — говорила стоявшая к Низговорову спиной Нина Мордуховна. — Но его доморощенное богохульство с этим, так сказать, дееписателем, готовым поддакивать чему угодно и любую пакость переносить на бумагу, рисовать даже сидящих на унитазе голых девок, — оно слишком дурно пахнет! И Потапу Степановичу невозможно объяснить, что с этого начинал Адольф Гитлер!

— Ну, нашему Потапу Степановичу начинать уже поздновато, — с ехидством поддела собеседницу Маргарита Разумовна.

Заметив Низговорова, обе смутились и быстро разошлись по кабинетам.

Враждебность Биргер не была для Низговорова новостью. Неприятно поразило то, что даже руководители департаментов не гнушались шпионить за ним и обсуждать подробности его личной жизни, вплоть до интимных рисунков из блокнота, глубоко упрятанного дома под матрацем. Но пора было, кажется, привыкнуть и к этому.