Надежда Днепровская - Визави французского агента

— Эгоист, как был эгоистом, так и остался. Всех используешь в своих целях, а потом выбрасываешь, как надоевшую игрушку. Меня это всегда забавляло. Я ведь тоже была для тебя любимой игрушкой. Не правда ли? Никому не отдал. Даже теперь. Самое смешное, мне это нравилось. Но тогда я была романтической дурочкой. Ты знал, как дергать за веревочки, и легко связал меня с собой. Вот и сам попался! Просто так — не бывает!

— Вот и рассердилась! Но все равно чуть-чуть. Все равно — золотая и моя.

— Но ведь и ты мой. Скажи честно.

— Конечно! А что я здесь делаю? Увы, мы в ответе за тех, кого приручаем. Я пытался уйти от этого ответа. Может быть… понимаешь, когда любишь не сильно, можешь пожертвовать человеком, а тобой — я не мог. Иногда ситуация складывается так, что ты обязан отдать фигуру, чтобы победить, что я и делал довольно часто. Это страшно неприятно, и, наверное, мне нет оправдания среди нормальных людей.

— Какое милое, нейтральное словечко — «неприятно». Фи! Какая гадость! Погибает кто-нибудь, а ты говоришь: «Как противно!»

— Все равно золотая, даже когда злишься!

— Ты хоть меня слышишь?

— Ну и что? Ты моя?

— Увы, да!

— И я твой. Неизменно, всегда, и я тебя вижу, могу прикоснуться. Это счастье. У тебя своя жизнь, у меня своя, но мы можем иногда быть вместе. Назло судьбе. Я не жалею ни о чем! Я тебя сохранил!

— Сложил в баночку и завинтил крышечку. Молодец! Ты гордишься тем, что ушел от ответа! Не захотел мной рисковать. Конечно, решения принимаешь ты. Всегда и во всем! Но теперь я больше ничего не жду, у меня есть все. Это как смерть. Теперь можно закрыть глаза. Ты часть меня, которой мне очень не хватало, а теперь мы соединились.

— Инь и ян, — прошептал, улыбаясь, Марсель.

Похоже, он лучше меня знает, чего я хочу. Я села в черный «сааб», Марсель попросил меня пристегнуться.

И мы понеслись. Я давно не ездила в машине, только в такси, по необходимости: отвезти или забрать картины с выставки, перевезти что-нибудь тяжелое. А так все больше на метро или троллейбусе. А тут понеслись. Сначала вроде ничего — центр все-таки, а потом, уже на третьем кольце, мы полетели с сумасшедшей скоростью. Не было ни визга покрышек, ни рева мотора, в машине была слышна только тихая музыка, Моцарт, по-моему. Но скорость! У меня замирало сердце!

Вдруг слева показалась низкая серебристая машина, которая начала нас обгонять.

— Что это за машина?

— «Альфа-Ромео».

— Красивая!

Марсель усмехнулся и вдавил педаль газа, мы полетели вместе. Тут я с ужасом заметила, что шикарная серебряная ракета несется по встречной полосе! А вдали, навстречу ей огромная фура. Я закрыла глаза… только почувствовала, что мы начали плавно тормозить. Марсель повернул чуть правее и пропустил ракету, она умчалась вдаль, мигая красными огоньками.

Он получал удовольствие от скорости, но я ужасно боялась. Мы съехали с третьего кольца, проехали еще какое-то время и оказались в лесной зоне, там за высокими заборами довольно густо стояли коттеджи, о существовании которых можно было догадаться только по крышам.

Марсель подъехал к воротам, протянул руку с какой-то коробочкой, ворота открылись.

«Как в кино», — подумалось мне.

За воротами в глубине стоял кирпичный, довольно скучный дом, без украшений, без веранды и балкончиков.

На «даче», куда он меня привез, не было ни души. Внутри все самое современное, но дизайн очень простой: ковры и подушки. Пока мы ехали, я несколько раз спросила куда, но он словно не слышал. Эти мусульманские заморочки начинали меня раздражать. Сначала это было необычно и интересно, потом уже стало надоедать. Все время как точка в конце предложения: «Слава Аллаху!», «Во имя Аллаха милостивого, милосердного», «Вся хвала и благодарность Аллаху, мир и благословение Его Посланнику!» Он не замечал этого — это его жизнь, для него это было органично. И невозможно сердиться на него — вроде и раздражает, а вроде так и надо. Ловишь себя на словах «Ассалам алейкум», это становится частью тебя.

В квадратной комнате Марсель задернул тяжелые шторы и зажег свет, который оказался внизу за панелями и освещал только пушистый светлый ковер. Усадив меня на мягкий диван, он включил музыку. Я не видела, откуда льется мягкий и чистый звук, тихий, но удивительно четкий.

— Теперь я угощу тебя арабским обедом!

— Здорово! А то я ужасно проголодалась!

— Будешь соответствовать или по-европейски?

— Как это?

— Пророк заповедал есть руками, — Марсель хитро улыбнулся.