Надежда Днепровская - Визави французского агента

— Азиаты! — только и смог сказать Бернар.

— Ты знаешь, я могу даже немного прокатиться с тобой, несмотря на мои болячки.

— Послушай, мне не нравится, как ты выглядишь! С тобой точно все в порядке?

— Ну, не все, конечно, — левая рука почти не поднимается…

— Боже мой! Везунчик ты мой! Но ведь это было не больше трех месяцев назад! Как ты вообще ходишь-то?

— Так ноги-то в порядке!

— Ноги у него в порядке! Поехали домой! Давно у тебя няньки не было! — Бернар погрозил пальцем и еле успел его отдернуть, оскаленная морда жеребца мелькнула у него перед глазами.

— Вот видишь, на меня нельзя повышать голос! — засмеялся Марсель. — Но, пожалуй, я все же тебя послушаюсь и воздержусь от верховой прогулки, хотя Эмир меня бережет: ни одного лишнего движения, прислушивается к моему голосу, ложится, если мне трудно взобраться или сойти. Сам хочешь прокатиться?

— Нет, это ведь твой верный друг, он обидится! И потом, эти кони, без сомнения, великолепны, единственные в своем роде, но я их не люблю! Они и на лошадей-то не похожи! Я счастлив, что теперь и во Франции разводят эту самую древнюю породу, но ездить на антиквариате?!

— Наверное, именно поэтому они мне и нравятся!

Пока они ехали к дому, Бернар многое узнал о жизни имама Абъяда — Белого имама.

Круг «интересов» Марселя захватывал не только Францию и арабские страны, но и Кавказ, его мусульманскую часть. Он бывал даже в Дагестане, где проповедовал в мечетях об исламе как о религии милости, милосердия и прощения и разоблачал ваххабизм.

Вернувшись в Москву, Бернар вдруг заявил, что не дело женщине играть в мужские игры, и запретил Ольге ездить с ним. Сначала она возмутилась, потом решила, что, наверное, так будет гораздо проще. Эта работа тяготила ее, она уставала, чувствовала себя не в своей тарелке. Единственный раз ей было хорошо в последней командировке, когда ее отправили на женскую половину заниматься женскими делами. Там она почувствовала себя простой женщиной, а не секретным агентом, прекрасно отдохнула впервые за много лет.

Бернар устроил ей медкомиссию, которая нашла у нее множество хронических болячек, частью реальных, частью выдуманных, что и дало ей право оставаться дома, никуда не выезжая.

Теперь Ольга не могла сообщать ничего интересного о Бернаре «куда надо». Он был весь на виду, а если что и происходило помимо нее, она об этом не знала. Иногда к ней стали приходить молоденькие девушки — учиться правильному поведению мусульманок. Когда на эти уроки случайно заходил Бернар, то всегда предлагал показать, как следует слушаться мусульманского мужа, что ужасно раздражало Ольгу.

Их отношения всегда были ровными, но Бернар перестал спать с ней в одной постели, объясняя это тем, что сильно устает. Он как будто перестал ее замечать. Она не могла понять, что произошло, только Бернар совершенно к ней охладел. Его шуточки, ухаживания остались прежними, только она больше не была ему нужна.

Ольга истязала себя диетами, проводила в косметических салонах долгие часы. Попыталась возобновить занятия живописью, но терпения у нее совершенно не стало, поэтому, приглашая меня, предпочитала поболтать, пожаловаться на свои неприятности, а если порисовать, то только чуть-чуть. Что ж, мне не привыкать служить жилеткой.

Благодаря заботе о собственной внешности Ольга выглядела великолепно: прекрасная кожа, элегантная прическа, на живопись она надевала симпатичный фартучек и перчатки. Меня это немного смешило, но я вдруг заметила, что я тоже женщина… В самом деле, сидишь за мольбертом, пишешь картины и не замечаешь, ни как одета, ни как причесана. На голове неаккуратная стрижка, лицо бледное. Я впервые задумалась о своей внешности…

На одном из занятий Ольга рассказала о своей встрече с Марселем.

— Он такой господин, весь такой лощеный! Я так поняла — он женился. При этом, самое странное, любит он тебя. Я видела его глаза…

— А что мне с этого? Он там, я здесь…

— Ты знаешь, он мне не понравился, он такой насмешливый, вроде вежливый, а как будто все время издевается.

— Только не будем о нем, ладно?

— Боже мой! И ты… и ты его любишь до сих пор? Ну, что за идиоты! Ладно, ладно, не буду.

Больше о Марселе мы не разговаривали, это была запретная тема.

Ко всему прочему прибавились проблемы с Софи. Когда девочка была маленькой, уже тогда она была страшно упрямой и непослушной. А когда повзрослела, то вообще перестала считаться с матерью. А Бернар, хоть и не был ей родным отцом, был для девочки настоящим другом. Но тоже до поры до времени. Когда Софи исполнилось тринадцать лет — возраст, который очень тяжело переживается многими девочками, — с ней стало совершенно невозможно разговаривать. При этом училась она отлично, но дерзила и учителям. Бернар и Ольга в это время часто бывали в Европе и навещали Софи в ее пансионе, тогда Софи жалась к Бернару и с радостью принимала все его предложения, куда пойти, на что посмотреть, а мать будто и не замечала.