Надежда Днепровская - Визави французского агента

На этом мой спорт и закончился.

Но в школе я продолжала работать до самого декретного отпуска. К счастью, моим врачом-гинекологом в женской консультации оказался папа одной из моих учениц. Он направил меня на «сохранение» в больницу на месяц да и срок родов написал на неделю раньше, подарив это время спокойной жизни.

Пришло время мне рожать, ровно через сорок недель… Но как бы не так! Еще неделя проходит, потом еще — столько времени ходить с огромным животом! Литературы про беременность не было, и Бернар через Ольгу передал мне книгу на французском языке «Mon petit» 17 17 «Мой малыш». , и я смогла узнать, что происходит с плодом каждую неделю. Очень интересно было переводить. Кончалась книга словами: «…вы почувствуете сначала маленькие, почти незаметные щипки, — начинайте посматривать на часы. Когда щипки немного усилятся и между ними будет двадцать минут, отправляйтесь в больницу». Я целых полмесяца «прислушивалась» к себе, пока мой ребенок не решился наконец появиться на свет… Симпатичный мальчик, я была уверена, что будет именно мальчик. УЗИ делали тогда только при патологиях, и пока малыш не родился, никто не мог знать наверняка, будет это мальчик или девочка.

У роддома меня встретили моя мама и родители Валеры — а сам он в это время был уже в лагерях. Было обидно, как будто я мать-одиночка и у малыша нет отца. А на самом деле Валера окончил институт и должен был два месяца пробыть в военных лагерях, чтобы получить звание офицера. Я надеялась, что он сможет задержаться, чтобы увидеть нашего ребеночка. Сделали ему справку о болезни на неделю, но, увы, сын не торопился, и Валера был вынужден уехать.

Начались тяжелые будни. Кто-то не хотел спокойной жизни? Матушка Валеры очень помогла мне тогда, она стала бабушкой в сорок три года, приезжала почти каждый день, отправляла меня гулять с сыном, а сама готовила, стирала пеленки. А моя мама, будучи экономистом на заводе, предпочла зарабатывать и появлялась дома только по вечерам да в выходные. Эти первые два месяца без Валеры были очень трудными для меня, я почти не спала, малыш был очень беспокойным. Но в четыре месяца, как по мановению волшебной палочки, Сашенька перестал плакать и только радовал нас.

Занятия живописью давно сошли на нет, Ольга сама иногда навещала меня, то принесет финское детское молочко «Тутели», то красивую соску, то мягкие байковые подгузнички на липучках и пачку «Памперсов». Это было настоящее бумажное чудо! Я надевала их на сынишку, только когда ходила с ним к врачу. Меня сразу окружали мамочки — это было просто волшебство! А вообще, мы все пользовались пеленками из хлопка, в день уходило не меньше пятнадцати штук, они сразу стирались, просушивались и обязательно гладились. Канитель еще та!

Тем не менее я понемножку стала ездить верхом. О спорте не могло быть и речи, я могла выбираться только один раз в неделю на Центральный Московский ипподром, где существовал прокат. Тогда, в 1983 году, он подорожал с одного до двух рублей. Это было серьезное подорожание, и желающих поездить верхом стало меньше.

Самое свободное время было утро, часиков в восемь, на улице темно и холодно, а в манеже тепло, опилки, фыркающие лошадки… Красота!

Но, несмотря на подорожание, сильные группы в полном составе продолжали ходить по утрам, и новичку было трудно туда записаться, оставалось одно-два места.

Тренер, который продавал разовые билеты, строго спросил:

— Сколько раз ездила?

— Много, — по-другому я не могла ответить. Занимаясь спортом, я не считала, сколько раз садилась в седло.

— Десять, двадцать, сто раз? — раздраженно уточнил тренер.

— Лет десять, — честно ответила я.

Он ухмыльнулся и дал мне Сугубую, лошадь очень крутого нрава, как я догадалась по шепоту и вздохам новичков.

Не хочу хвастаться, но у меня с ней не было проблем, она прекрасно слушалась, мы обе получили удовольствие от общения, а после занятия я договорилась со старостой, что буду ходить по вторникам в эту группу.

А в следующий вторник у меня был уже другой конь — Хмель, очень красивый, милый, я просто в него влюбилась. Но каково же было мое удивление, когда на Сугубой я увидела Бернара. Я сначала не узнала его, он был в сером свитере и в армейских галифе… только прекрасная посадка выдавала европейскую школу (большинство наших спортсменов в той или иной степени сутулились).

После смены мы присели на трибуне. Бернар, как волшебник, достал откуда-то термос, налил мне чаю в бумажный стаканчик, а себе в крышечку. Какое блаженство — после езды выпить крепкого, ароматного чаю!