Иван Алексеев - Лебединое озеро

— Татар любить, — заело Александра Ивановича. — Мы их не трогаем. Они нас тоже. Пусть сами себя любят. Между ними распря ещё больше идёт. Тут ведь несколько татарских племён живёт. Больше всех ногайских татар. Эти маленькие, чёрные, кривоногие. Есть светлые татары, высокие. Есть ещё караимы, с иудейскими корнями… У меня по даче соседи татары. Не знаю, что там между ними случилось, но они друг друга на дух не переносят. Один татарин маленький, со злыми глазками — Мурат. Второй здоровый, выше меня, всегда первым поздоровается и поможет по-соседски, если надо. Я ему говорю иногда: Ахмед, помирись с Муратом; люди вы или нет, в конце концов? А его аж колотит: пёс он, шакал, — ничего другого от Ахмеда про Мурата не услышать.

Тропа хитро и долго выворачивала из редкого леса к морю и солнцу, и вдруг вывернула разом, на миг ослепив ярким солнцем и открывшимися перед нами новыми прекрасными морскими и горными пейзажами, так что мы с Галей отвлеклись и не сразу сообразили, что нашему проводнику стало плохо.

— Надо передохнуть, — сказал Александр Иванович, и тут только мы заметили выступившие на его лбу и мясистом носе крупные капли пота, осевшую в плечи голову и испуганные глазки, сузившиеся не от яркого света, а от явно читаемого страха за жизнь.

— Давайте присядем. У нас термос с собой есть. Чайку попьём с лимоном, — от вида побледневшего и перетрусившего с головы до пят Александра Ивановича полезли неприятные мысли о том, как бы дядьку не хватил удар, и что тогда нам с ним делать.

— Да-да, посидим давайте, перекусим.

Александр Иванович устроился на камушке и полез шарить рукой в рюкзаке. Сосредоточенное лицо и широкую шею покрыли потные капли. В глазах застыли паника и безадресный вопрос.

Реставратор достал из рюкзака пакетик с едой и бутылочку воды. Воду сунул обратно, взял предложенный чай и начал пить короткими глотками, сопровождая их движениями кадыка. Сначала пил почти через силу, потом разохотился и выпил всю кружку, до капли, запрокинув голову.

— Спасибо, хорошо, — сказал Александр Иванович, и мы увидели, что кризис проходит. Потёкший пот увлажнил лицо и словно подогрел кожу, с бледность которой исчезала. Тревога из глаз отступила, зрачки повеселели, но почему-то забегали из стороны в сторону.

Галя упрашивала Александра Ивановича взять сочник с вишней, вкусный, мягкий, утром только купленный. Сочников в упаковке было три штуки, хватало каждому, но реставратор решительно и с каким-то непонятным предубеждением отказывался:

— Нет-нет. У меня сало есть. И печенье. Будете сало с печеньем?

Он ел сало, закусывая печеньем, мы с Галей — сочники. Допили чай, которого осталось по паре глотков.

Я предположил, что причиной приступа могло быть резкое изменение уровня сахара в крови. Александр Иванович не согласился, резко меня перебил:

— Сахар нормальный. Я проверял. Просто давно не ходил на большие расстояния. И жарко как летом. Пить надо было чаще, а я заболтался. Сердечко прихватило. Уже всё хорошо. Можно идти.

Дальше пошли видневшиеся внизу строения Гаспры. По подсказке ожившего гида мы пытались увидеть повисшее над обрывом «Ласточкино гнездо» и рассмотреть с высоты за дружным строем санаториев видимые части дворца Прекрасного-«Дюльбера» и крышу дворца Малышки-«Кичкинэ».

— В «Новой Ореанде» раньше кухня была нехороша, — рассуждал между тем Александр Иванович, отвечая Гале, какой санаторий в Ялте лучше. — Поваров там меняли. Говорили, что после этого кормёжка наладилась, но точно не знаю, врать не буду. Санаторий «Мисхор» приличный… Я бы посоветовал «Дюльбер». Канатка до пляжа имеется. Территория большая, есть на что посмотреть и где погулять. Никогда ничего плохого про «Дюльбер» я не слышал.

— А вот и Ай-Петри во всей красе, — указал наш попутчик на приблизившийся величественный скальный обрыв, вершина которого напоминала разрушенную дворцовую башню. — Это его зубцы. А пониже, если присмотреться, видна верхняя станция канатной дороги.

Мы всматривались, куда он показывал: на белую скальную стену с зубцами вершин и приютившийся близ вершин домик — слева, и во всю ширь открывшееся синее-пресинее море, будто стекающееся уже привычным для меня образом от высокого горизонта к низкому берегу — справа. Видели сотни окружённых зеленью строений на всегда дорогом берегу, доступном в очень старое царское время кучке высшей аристократии, в старое советское — клану номенклатуры, сознательному кругу передовиков социалистического производства и теневому капиталу, а в наше капиталистическое — широким слоям населения в соответствии с имеющимися у населения деньгами. И от всего, что мы видели и ощущали: от объятий солнца, моря и гор, от тёплого лесного духа и птичьего пения, от внутренней лёгкости после развеявшихся тревог за Александра Ивановича и от дружной, несмотря на загудевшие ноги и накопившуюся усталость, ходьбы — от всего этого хотелось, чтобы замедлившее свой бег время не ускорялось, позволив нам как можно дольше идти и идти по Южному берегу вместе со знатоком местных красот и бесхитростным рассказчиком, так выгодно отличающимся от корыстолюбивых здешних жителей.