Роман Уроборос - Заклание-Шарко

ПАША. Да, теперь я понимаю, насколько важно для Братства это заклание, раз этим американцам в поддержку дали Верхнюю в момент Преображения. И это притом, что они могут вдвоем, шутя, уничтожить голыми руками целую дивизию.

ЗОЯ. А кто тебе сказал, что мы будем их поддерживать?

ПАША. Ты.

ЗОЯ. Послушай. Преображение будет направлено не на их защиту, а на их уничтожение. Теперь слушай, зачем нужен ты. Американцы эти знают, что, когда Братство защищает, оно посылает Верхнюю и Нижнего, как демонстрацию благих намерений. Они знают, что, по законам Братства, Верхняя не может никак навредить Нижнему. Поэтому, появившись там вдвоем, мы усыпим их бдительность. Теперь твоя задача. Там в зале будет висеть копия картины Малевича «Черный квадрат». За секунду до Преображения ты с разбегу прыгнешь в этот квадрат. Там портал. Там ты будешь недосягаем для моей разрушительной силы. Пересидишь, пока я все не закончу. Потом вернешься в зал. После всего мне необходимо Раскрытие, а единственным живым мужчиной в радиусе километра будешь ты.

ПАША. Объясни мне, что случилось.

ЗОЯ. Глава Братства случайно почувствовал злой умысел врагов. Они не те, за кого себя выдают. Никакие они не американцы. Они — воскресшие викинги. Эйрик и Хаук. Компаньоны Великого Одина. Вот так-то. А с викингами у нашего Братства давние счеты. (Пауза). Слушай, а ты не мог бы еще в картину и Петю втолкнуть, а то мне его тоже терять не хочется…

ПАША. Почему ты решил, что я с кем-то приду?

ПЕТЯ. Потому что ты — мой родной брат, и я тебя тоже очень хорошо знаю.

ПАША. С Зоей.

ПЕТЯ. С кем? Ха-ха-ха. Брат. Это стало уже доброй традицией. Ты после меня со всеми моими девушками спишь. А ведь ты меня на год старше. Несолидно.

ПАША. Один раз было исключение.

ПЕТЯ. Да. Одно из самых неприятных в жизни…

ПАША. Ладно, брат, давай, до встречи.

Солнце погасло за линией строгой горизонта, погрузив мир во мрак тайный. Деревья протяжно зашелестели опадающей листвой. Ветер стих. Петр выглянул в окно. Боль окончательно прошла, и Любка исчезла окончательно, теперь, видимо, надолго. «Из мыслей ушла, из памяти. Не пойму я никак, что это находит на меня болью беспамятной, что жжет, что выворачивает?» Звездное небо спокойной шарманкой затянуло мелодию извечную, повторяющуюся веками. Холодом относительным абсолютную осень вневременную стала пронизывать вызывающая дрожь луна полная.

— Светло на небе — светло на душе, — прокряхтел Петр. Посмотрел на пустую бутылку из-под портвейна. Поставил ее к двум быстро выпитым ранее. «Сопьюсь, сопьюсь. Потом умру, и на похороны никто не придет». Влажно глаза смотреть на мир начали и вывели его на улицу под небо искрящееся звездное, лес липко монолитный, притихший вдруг первый раз за весь странный день этот. «Люба. Ну, куда же ты ушла? Хочу помучиться еще болью сладкой безотказной. Поплакать-пожалеть жизнь свою никчемную стопудовую. Приди же, разорви душу вклочь. Дай помучиться хорошо-прихорошо так от невозможности быть рядом с тобой, смотреть на тебя, прикасаться к тебе. Ау-ууу?» Начали проступать из алкогольной безбрежности силовые нити звенящие, держащие-источающие мир бренный. Стало казаться, что источники нитей сих находятся в звездах-объятьях безукоризненных. И нити эти начали заменять собой мир видимый «на 45 процентов». Постепенно рассыпаться растворяться начал дом, лес, сам Петр. И на сей раз ничего не мешало отправиться навсегда в пьяную нирвану манящую и остановить время и пространство всего лишь еще одним стаканом портвейна, но одна мысль спасительная внезапно бесполезно вытащила из рая в круговерть. «Ленка. Вот еще задача для моей распадающейся души. Как приехал сюда, увидел ее, сразу про все забыл. Думал, вот, женюсь сейчас на ней, и будет мне счастье, будет радость. Но, видимо, предыдущая неудача на любовном фронте оставила свой изъян блеклый на мне… И я все испортил своими неуклюжими стенаниями-ухаживаниями. Послала она меня. А я как-то сразу успокоился, пустился в пыточный путь разговоров виртуальных с Любкой. И Ленка как-то от скуки приехала ко мне, и я ей рассказал в лицах весь мой роман, на самом деле на сто процентов мною придуманный, с Любкой. Зря я это сделал. После этого Ленка влюбилась в меня незадачливо, и начала преследовать меня на почве внезапно вспыхнувшей любви-жалости несносной. А я дурак». Комната ходить ходуном начала, раскачиваясь в такт волнам тектоническим, неощутимым в обычном заглушенном состоянии житейском, но страстно и зримо воспринимающимся в часы химического и словесного отравления вредоносной материей, специально приготовленной. Петр увидел телевизор. Потом повернул голову на сто восемьдесят градусов и увидел репродукцию своей любимой картины «Черный квадрат».