Александр Семенов - Вольные кони

– Спал не спал, как вахту отстоял… Подъезжаем? – выглянул он в окно. – Пойдем перекурим в тамбуре да и собираться будем.

В промороженном тамбуре задымили сигаретами. Говорить не хотелось. Неспокойно было на душе.

И вскоре заскрипел тормозами состав, качнулся и замер вагон рядом с деревянным вокзальчиком. На маленькой станции, больше похожей на полустанок: рельсы, домишко, окруженный тощей акацией, да каменная водокачка, брошенная за ненадобностью. За крашенным по-железнодорожному – в две краски – вокзалом угадывалась в потемках большая деревня или, как принято теперь называть, поселок городского типа – торчали посреди него два-три неуклюжих двухэтажных шлакоблочных здания, вот уж действительно ни к селу ни к городу.

Поезд протяжно вздохнул, вздрогнул, потянулся всем своим длинным телом и быстро набрал скорость. Сергей с дядей подождали, пока проскочит мимо последний вагон, и перешли на другую сторону путей. В ту же минуту к ним подошел высокий парень в черном полушубке, унтах, маленькая шапчонка чудом держалась на пышной шевелюре.

– Здорово, Володька, – деловито сказал дядя и так, будто вчера с ним расстался, – знакомься, Сергей, твой сводный брат.

Сергей молча пожал парню руку, и ничто не толкнулось, не ворохнулось в сердце, очень уж неподходящая минута была для знакомства. Володька распахнул дверцы заезженного «москвича», усадил их, и они поехали по пустынным холодным улицам к отцову дому. Отчаяние охватило Сергея, он вдруг подумал, каково было бы матери, узнай она, что сын едет к человеку, от которого она старательно и суеверно отгораживала его всю жизнь. Мысль, что он предает память матери, выбилась из клубка других, и Сергей едва не застонал от досады и беспомощности. «Да что же это делается? Уговорили, посадили, повезли, сиди смирно – ни рукой ни ногой не пошевели в тесной коробушке. Готовься войти в чужой дом, где такое горе. А мог бы и не узнать о нем. Может, еще не поздно остановить машину, повернуть вспять. И первым же поездом уехать?» – мысли путались, обессиливали его, но с каждой минутой он все отчетливее понимал, что не повернет, не поедет назад.

В притихшем доме их встретили родственники. Сдержанно зарыдали женщины, хмурились, прятали глаза, пожимая ладонь, мужики. Пока здесь собрались самые близкие, и Сергей не мог затеряться среди них. Он стоял за спиной дяди, никак не мог подладиться под общее настроение. Ловил любопытные и испытывавшие его взгляды.

Ничего сейчас в нем не было: ни печали, ни сострадания, ни слез. Не мог проникнуться чувством потери. Слышал, как хлопали двери на кухне, шаркали валенки, гремели об пол мерзлые поленья, как деловито, вполголоса переговариваются мужики, подготавливаясь к выносу.

Постепенно в горницу набились люди. Сергей уступил место у гроба ветхой старушке и встал в сторонке, прислонившись спиной к нетопленой печке. Чужие спины заслонили от него гроб, подняли, понесли к выходу. В доме поднялся плач, зашуршали бумажные цветы, забилась и повисла на руках родственников женщина с некрасивым от горя лицом.

И впервые что-то ворохнулось на самом донышке сердца, будто кольнул крохотный острый осколочек. Сергей поднял глаза, поглядел поверх обнаженных голов на портрет отца, висевший чуть повыше закутанного черным зеркала. Отец смотрел на него светло, молодо, и совсем не был похож на человека, которого выносили сейчас из остывшего дома. «Вот таким его знала мама», – подумал он и шагнул к распахнутым дверям.

Сергей шел вслед за гробом, и как тогда, в дни похорон матери, печальное шествие незнакомых ему людей показалось нереальным, он как бы видел его глазами тех, кто стоял сейчас за воротами домов, и не участвовал в проводах ушедшего из жизни.

Один и тот же путь может быть близким и бесконечно далеким. Кладбище лежало в березовой роще, сразу за околицей, но дорога к нему вымерялась такими долгими шагами. Не торопились люди – в последний раз светило небо человеку.

Застывшие черно-белые деревья толпились у крестов и пирамидок. Похоронная процессия медленно и тихо огибала заснеженные могилы. Остро пахнуло потревоженной землей и сгоревшим углем. Здесь, у страшно зияющей на белой простыне снега черной ямы, Сергей долгим прощальным взглядом посмотрел на восковое лицо отца. Дневной мягкий свет, казалось, обнажил скрытые там, в доме, в полумраке, недоумение и растерянность – вы здесь, а я уже там.

Вернувшись с кладбища, он не вошел в дом вместе с остальными людьми, а сел на лавочку у ворот, закурил. Здесь его и нашел Володька.