Александр Строганов - Стравинский

– Ты старше меня. И намного.

– Я ведь бесконечно молод, Филипп, вот и мечтаю. Молодым это свойственно. Ты ведь сам был когда-то молодым?.. Бывало, завернешься во влажную простыню и мечтаешь.

– Ты о ком.

– О тебе, о себе, о Пуме… Ну, не грусти! Всё исполнится.

– Что исполнится?

– Всё. Исполнится, наполнится. Признаки уже налицо. Ты не почувствовал, что после того как мы сделались чистыми и явными…

– Мы стали чистыми и явными?

– Разумеется. Иона только что был здесь. Ты его не видел?

– Видел. И что?

– Как всегда, произошло очищение. Прояснилось. Как-то пусто без него.

– А он чего приходил то?

– Попить заглянул.

Пума о своём, – Нет, не семечко это. Послушай-ка, Филипп, у меня в бокале… Впрочем, я уже говорил… Послушай-ка, сдается мне, что это не семечко.

– Что же это, по-твоему, Пума?

– Не знаю. Черная метка, змеиный глаз, яд, одним словом. Что-то такое к смерти.

– Нет, это не таверна – сумасшедший дом! – восклицает Филипп.

Ваал все еще пребывает в дискуссии, – А знаешь, наверное, ты прав, Филипп, когда ничего не боишься.

Пума решительно, – Мне нужно поговорить с тобой, Филипп.

– Слушаю тебя, Пума.

– С чего начать?

– Начни сначала.

– Боюсь, много времени займет.

– Ты куда-нибудь торопишься?

– Послушай, что я тебе скажу… Ты всегда за стойкой, Филипп. Ты здесь как царь на троне. Сегодня тебе много раз намекали, подталкивали, так сказать. Может быть, из лести. Может быть, чтобы доставить удовольствие, а, может быть, вовсе не из лести… Иона приходил. Обратил внимание?

– Обратил.

– Но об этом позже. Послушай, Филипп. Но знаешь, Филипп, даже царь иногда покидает свой трон. И тогда с ним говорят простые люди. Он позволяет. Иногда. Вот и мне хочется поговорить с тобой запросто. Равенства хочется, братства, понимаешь?

– Пространств.

– И пространства, разумеется. Я – простой человек, иногда тоскую по просторам. Это не значит, что я пускаюсь колесом по полям и площадям. Мне не обязательно. Я выпиваю, этого достаточно. Согласись, алкоголики имеют свои преимущества. Но я не забыл и те времена, когда к вину не притрагивался. Не осуждал, но не притрагивался. Пить-то я начал сравнительно недавно. Вот только не знаю, с чем сравнить. Да это и не нужно. Ни тебе, ни мне. Речь пойдет в совсем другой плоскости. И если ты начнешь утомляться или, того хуже, переутомляться, подай знак, и я быстренько закруглюсь. Договорились?

– Договорились.

– Сам терпеть не могу пьяной болтовни… Я же часто здесь. Всегда. Следовательно, мы все время вместе, а запросто никогда не говорим. Всегда в разговорах какой-то смысл возникает. Вздыбливается. А когда в разговорах вздыбливается смысл, это уже нестерпимые разговоры. Иногда неподъемные. Для меня, во всяком случае. Когда запросто – другое дело. Когда разговор без смысла, ни о чем, казалось бы. Хотя во всяком разговоре какой-никакой смысл все равно появляется. От него, как говорится, не спрятаться, не скрыться. Даже когда белочки разговаривают или птички. Или когда собачки разговаривают. Иногда я очень жалею, что мы не собачки. Мне кажется, собачкам как-то проще находить друг с другом общий язык. Хочется приблизиться, что ли, Филипп. Вот ты за стойкой, как царь, а мне, например, хочется задать тебе какой-нибудь вопрос. Подскажи, как это лучше сделать? Чтобы разговор не получился нестерпимым, неподъемным для меня, для нас обоих?

– Просто спроси, и всё.

– Так просто?

– Да, спроси, и всё.

– Вопрос-то к тебе у меня пустяковый. А вот ответ твой может оказаться решающим. И так бывает.

– Это я положил семечко тебе в бокал.

Пауза.

Филипп объявляет еще раз, – Это я положил семечко тебе в бокал. Ты же об этом хотел спросить меня?

Пума не верит ушам своим, – Ты положил семечко в мой бокал?

– Да.

– Вот это черное семечко в мой бокал кто положил? ты?

– Долго думал, сомневался, положить – не положить, положить – не положить, положить – не положить… Потом, я же предупреждал тебя. Предупреждал?

– Не знаю.

Пума подтверждает, – Предупреждал. Никто не верил, конечно, я и теперь не верю, но то, что предупреждал – это точно. Думали, шутит.

– И что?

– Как видишь.

– Я ничего не вижу! Я ничего не вижу, кроме семечка в своем бокале, черного, чернее черного семечка в своем бокале! Если это вообще семечко! Это семечко?! Не говори, не нужно. Уже не имеет существенного значения. Разве в семечке дело? Как с этим жить? Или не жить? Не жить? Что ты мне посоветуешь, Филипп. Вот как ты скажешь, так я и сделаю. Только ты объясни. Мне очень хочется знать. Что случится, когда я сделаю это? Что я сделаю для вас с Ваалом, для всех, народа, проглотив это проклятое семечко?