Александр Строганов - Стравинский

– Да за что же?

– За то, что молился со мной. Тогда.

– Страшно было, Иона.

Пума комментирует. – Ганимед. Ганя.

Пума обнаруживает в своем пустом уже бокале семечко, пытается извлечь его пальцем. Семечко всякий раз выскальзывает и сползает на дно. – Как оно попало туда? Откуда оно взялось, это семечко? И что за семечко? Неслучайное семечко. Черное семечко, откуда ни возьмись.

Ваал проявляет интерес, – Какое семечко, Пума?

– У меня в бокале семечко, черное семечко, Ваал. Не пойму, откуда? Какое-то семечко.

Иона идет к столику Пумы, берет в руки бокал – Вот оно.

Пума вопрошающе смотрит на Иону, – Что, что? Что за семечко, Иона, не знаешь? Почему оно такое черное?

Филипп раздраженно, – Что ты пристал с этим семечком, Пума? Семечко как семечко. Ветром принесло, не иначе. Урожай в этом году на семечки.

Пума жалобно, – Такое беспокойство!

Иона, – Боишься, Пума?

– Конечно! Ни с того ни с сего семечко в бокале!

– Тыквенное семечко, арбузное, семечко подсолнечника. Или другого растения, мне неведомого. Но больше всего напоминает тыквенное семечко. Странно, что черное. Согласен, странное семечко.

– Вот я и насторожился. Я тут придремал немного. Выпил вина немного и придремал немного. Когда засыпал, семечка не было. Думаю, хорошо, проснусь, а у меня еще вино осталось. Еще подумал, накрыть бокал чем-нибудь, что ли? Вдруг шмель залетит или семечко какое. А, вдруг, черное? Может быть, ядовитое? Скорее ядовитое по виду. Что скажешь, Иона?

– Ядовитое. Впрочем, кто его знает.

Филипп ворчит, – Послушайте, можно как-нибудь переменить тему?

Пума возмущен, – Да ты что? Ты что? Сменить тему. Что ты такое говоришь?

– Яд наш насущный. – вспоминает Ваал.

Филипп пытается свернуть разговор о семечке, – Слушай, Иона, я тут подумал, а хочешь, я тебе подарю свои виноградники? Надоест же тебе когда-нибудь скитаться? Совсем другая жизнь. Улитки, солнце. Собачек своих пристроишь. Бабенку себе найдешь. Прости.

Ваал у окна, – А знаешь, Филипп, кто, по моим наблюдениям, живет дольше всех?.. Никогда не задумывался над этим? Нет? Не приходило тебе в голову, Филипп поразмышлять над этим? Не посещала тебя эта мысль? Наряду с другими мыслями? Наряду с другими мыслями, не менее глубокими и полезными? Не приходилось мысленно двигаться в этом направлении? Молод? Покуда молод? Думаешь, молод еще для таких мыслей?

Филипп шепчет Ионе, – Ты его не слушай, Иона. Лично я его не слушаю. Не слышу. Стараюсь не слышать.

Ваал упорствует, – Лень тебе, Филипп, размышлять о жизни и смерти? Не хочешь думать об этом, Филипп? Боишься задумываться над этим? Или не боишься? Что скажешь, Филипп? Боишься или не боишься?

Филипп шепчет Ионе, – Он сумасшедший. Самый настоящий сумасшедший. Целыми днями торчит здесь у окна. Откуда деньги? Ума не приложу.

Ваал гнет свою линию, – Боишься, Филипп? Не боишься? Ничего не боишься, Филипп? Ничего-то ты, Филипп не боишься.

Филипп тяжело вздыхает, – Пристал как репей. Что ты прицепился ко мне, Ваал?

Ваал продолжает, – Вот, а я задумывался, Филипп. Думал об этом. Размышлял… И знаешь, до чего додумался? Хочешь знать, до чего я додумался, Филипп? По моим наблюдениям, дольше всех живут как раз боязненные люди. Как раз.

Филипп смеется, – Как раз что?

– Как раз живут.

– Кто?

– Люди.

– О каких людях ты говоришь, Ваал?

– О боязненных. О тех, что живут дольше прочих.

– О богобоязненных, может быть? Богобоязненных людей имел ты в виду, когда говорил о долгожителях?

– Я сказал то, что хотел сказать. Боязненные, всегобоязненные люди. Бога боятся, да, почитают, но и всего остального боятся. Потому что Бог везде, в каждой малости. В воде, например. Они это знают. Только они это знают по-настоящему. Их знание тихое, даже неосмысленное. Они душой знают. А тебе посчитать нужно. А они никогда не считают. Пума, например. Пума – такой. Ты не смотри, какой он. Ты посмотри на него с другой стороны. Вот Пума боязненный. Всегобоязненный. Божий человек. Можешь не сомневаться. Я людей знаю. Пума такой.

– Хорошо, хорошо, Ваал. Я его, как видишь, тоже не обижаю.

– Очень обижаешь. Дурно думаешь о нем. Ты обо всех дурно думаешь, а о нем – особенно. Обижаешь Пуму. Если не сказать больше. Сказал бы, да не время пока. Придет час, сам узнаешь, поймешь. Даже ком к горлу подкатывает.

– Не пойму, стращаешь ты меня, что ли?

Не стращаю. Стращаю.

– Что ты хочешь от меня, Ваал?

– Не все верят в Бога, Филипп, далеко не все, однако страх воспитали в себе. Многие. Всегобоязненность воспитали. Потому – тихие. И Пума тихий. Ворчит иногда, но это от слабости. Пума слаб очень. У него жизнь не задалась. Вот он как раз из тех людей, всегобоязненных. Один из них.