Александр Строганов - Стравинский

– Нет таких людей, и слова такого нет, Ваал.

– Теперь есть, раз уж я употребил его. Уж если слово употреблено, не сомневайся, оно есть. Тут уж некуда деваться. Вылетело слово – всё! Рано или поздно, придется с ним столкнуться. Когда его совсем не ждешь, когда думаешь совсем о другом, слово возьми, да и прилети.

– Куда?

– Что?

– Куда «прилети»?

– Что?

– Слово.

– В лоб.

– Куда?

– Да прямо в лоб тебе!

– Ведаешь, что творишь?!

– Не хочешь в лоб, пусть в окно. Тотчас вдребезги!

– Еще лучше! Окно вдребезги!

– Ты же не хочешь, чтобы в лоб?

– Окно-то мое! Ты мое окно имел в виду?

– Вовсе совсем не обязательно, чтобы это было твое окно.

– Да, но ты имел в виду мое окно.

– Вовсе не обязательно твое окно. Учусь боязненности, обратил внимание?

– Да ты других окон-то и не видел. Ты же всегда здесь торчишь! А раз уж ты других окон не видел, следовательно, имел в виду именно мое окно!

– Не факт. Допускаю, не исключено, допускаю, что я уже не помню других окон, тех, на которые ты намекаешь, Филипп. Возможно, что теперь, когда речь заходит об окне, мне представляется именно это твое засахаренное окно. Наверное. Но! Надеюсь, слово «наверное» знакомо тебе, Филипп? А что означает это произнесенное Ваалом, то есть, мной «наверное»? Охотно отвечу! Наверное, слышишь? наверное я не помню тех окон. Да. Однако я молвил «но». Прежде изрек «наверное», а теперь вот произнес еще и «но». Как ты понимаешь, тоже неспроста. Так вот! Может статься, я и не помню тех окон! Но я знаю, что они есть!.. А ты, Филипп, обладаешь этим знанием? Я знаю наверное, что они есть, и живо представляю их себе! И в точности так же представляю себе того, Филипп, кто непременно, вспомнишь меня, непременно придет, растолкует и наставит!

– Послушай, Ваал, отстань от меня, пожалуйста. Поговори с Ионой. Он тебе прямо сейчас все растолкует и наставит.

– Может быть, я и побеседовал бы с Ионой. Слышишь, Иона, я бы побеседовал с тобой, как философ с философом. Но, боюсь, мы с тобой слишком похожи… Как близнецы. И когда ты молился в брюхе кита, меня тоже жгло и пламень охватывал. Уж если кто и близнец тебе, Иона, так это Ваал, я то есть, а не Филипп, уж никак не Филипп. А вот мы с тобой – братья. Больше, чем братья. И я сомневаюсь, и я всех презираю и люблю. Всех и себя. Так что беседы у нас, скорее всего, не получится. Это все равно, что разговаривать с самим собой. А с самим собой я и так целыми днями разговариваю.

Иона уточняет у Ваала, – Жгло снаружи или изнутри? Пламень охватывал тебя изнутри или снаружи, Ваал?

– Изнутри.

– Вот видишь?

– Вот видишь, вот видишь, вот видишь. А вопрос-то с двойным дном. Ох, не прост ты, Иона! Но и я не оплошал. Тоже оглушил. Вопросом на вопрос. Выкручивайся теперь, как змей в корневище.

Иона подходит к стойке, – Налей-ка мне вина, Филипп.

Филипп, наполняя бокал.

– Я не пью, ты же знаешь. – Направляется к Пуме, протягивает ему вино. – Пей из моего бокала, Пума. – Филиппу, – Я заплачу.

Пума жадно пьет.

Иона говорит ему, – Не торопись.

– Что же делать, Иона?

– Молиться, ты же знаешь.

– Убили меня, Иона.

– Нет.

– Хотят убить.

– Нет.

Иона направляется к выходу.

Филипп спрашивает Иону, – Ты что, уходишь?

– Ноги затекли, поброжу немного.

– Здесь походи. Зачем в дождь?..

Иона уходит.

Воцаряется тягостное молчание. Наконец Филипп провозглашает, – Ох, не к добру это… Ваал, чего он ходит, не знаешь?

– Созерцает.

– Созерцает?

– Созерцает, прощается, ждет.

– Кого ждет-то?

– А ты никого не ждешь? Да, ты, Филипп, никого не ждешь. В таком деле терпение нужно, а ты – торопыга. Ох, боюсь, придет не узнаем.

– Кого не узнаем-то?

Пума слабым голосом, – Нет, это – не тыквенное семечко. Что угодно, только не тыквенное семечко. Другое какое растение? Диковинное семечко. Яд. Черное семечко – очевидно яд. Исключительно и бесповоротно. Надо, чтобы я его проглотил? Кому-нибудь понадобилось, чтобы я его проглотил? За что? Надоел, наверное. Отравить можно и без особенных причин. Просто так отравить, например.

Ваал обращается к Филиппу, – Ощущение немытого окна есть ощущение тягостное и безысходное. Столь же тягостное и безысходное, как взгляд потаенного. Те же чувства испытываешь, когда смотришь в его глаза.

– Это что еще за потаенный? Это кто же такой, потаенный?

– И пробиться сквозь глаза потаенного нет никакой возможности! С другой стороны, какой смысл пробиваться? Разве увижу я там что-то новое? Вот если помыть стекло, можно увидеть, например, как после грозы потягивается природа… А грозе быть… Слышь, Филипп? Скоро гроза.