Александр Строганов - Стравинский

– Я не со зла, Пума. Так, что-то взбрело в голову. Подурачиться захотелось. Думал, посмеемся… Скучно у нас. Одно и то же. Всё осточертело. Да ты сам знаешь. Честно говоря, не думал, что тебя это так заденет. Поторопился, прости.

Ваал замечает, – Все время спешишь, Филипп…

Филипп предлагает, – Забудем покамест, Пума. Договорились?.. Договорились?..

– О чем?

– Забудем покамест.

– Забудем?

– Забудем покамест… Не хочешь семечка, достань его из бокала и брось на пол.

– Семечко?

– Да. Это не змеиный глаз. Обыкновенное семечко. Достань его из бокала и брось на пол. Если хочешь, конечно.

– За кого ты меня принимаешь, Филипп? За кого, интересно знать, ты меня принимаешь?!

– Достань семечко и брось его на пол!

– Ни за что!

Ваал комментирует. – Вот что такое настоящий всегобоязненный человек. Боится расстаться со своим страхом. И проживет тысячу лет. Быть может, две тысячи лет.

Пума рассуждает, – Нет, не может быть всё так просто. Нет, это – не розыгрыш. Что угодно, только не розыгрыш. Это семечко что-нибудь да значит. Ты положил его в мой бокал неспроста. Я угадал, Филипп? Черное, именно, что черное семечко. – Принюхивается. – Тыквой, разумеется, не пахнет. Ничем не пахнет. Если и есть запах, то неуловимый. Я бы сказал так, если не видеть самого семечка, запах его уловить невозможно.

Ваал обращается к Филиппу, – А знаешь, почему так происходит?

Пума обращается к Филиппу, – С чего бы это ты стал просто так класть мне семечко? Никогда в жизни семечек не клал, никогда лишнего бокала не налил, а здесь, взял, вдруг, да и положил семечко?

Ваал обращается к Филиппу, – Тому есть объяснение. Это, конечно, будет субъективное объяснение. Так сказать, продукт размышлений, длительных размышлений. Моя бедная голова никогда не отдыхает, все время какие-нибудь мысли, наития, воспоминания. Притом, я редко ошибаюсь. Жизнь показала, что я чрезвычайно редко ошибаюсь. Но это не имеет отношения к пророчествам. Подчеркиваю, к пророчествам это не имеет никакого отношения. Коль скоро это так, можно сказать, что я, в известной степени совершил открытие. Хотя это нескромно, конечно…

Пума обращается к Филиппу, – И никакого дивного растения из него не вырастет. И не выросло бы. Запаха нет. Где же это видано, чтобы из черной метки или змеиного глаза что-нибудь вырастало? Само семечко крохотное. Если это семечко. Навряд ли. Но и скрыть его невозможно. Нужно иметь совсем никудышнее зрение, чтобы не увидеть это семечко. Если это семечко, а не змеиный глаз. Корней разобрался бы, но он по тавернам не ходит. Презирает меня. Меня все презирают. Пусть, как хотят. Как хотите, мне всё равно. Поздно уже что-то менять. Дивное семечко. Крохотное. Боюсь, на языке его даже не почувствуешь. Это какая же должна быть змея? Разве детеныш? Змеиный детеныш? Кто-то убил маленького. Зачем. Столько жестокости! Иона прав. И Ваал прав. Всё знаем, а поделать ничего не можем. Центрифуга. Во всяком случае, на языке его точно почувствуешь. Думаю, на то и расчет. Выпиваешь стаканчик, и, вдруг – бац, что-то во рту! Не годится. Почувствовать не получается. Что-то мелкое. Семечко? Разве семечко? Откуда семечко? Зачем семечко? Ведь если его положили туда, это что-нибудь, да значит? Филипп, как думаешь, если семечко положили в бокал, это что-нибудь да значит?

– Розыгрыш. Примитивный розыгрыш. Фокус.

Нет, нет, – едва слышно бормочет Пума. – Надо бы поискать. Филипп – хороший человек. Не мог, не может. Здесь что-то другое, кто-то другой.

Филипп пытается понять, – Что ты там бормочешь, Пума?

– Заступаюсь за тебя.

– Заступаешься за меня? Перед кем?

– Перед собой. Я плохо подумал о тебе, вот теперь борюсь с собой. Плохо подумал. – Наигранно смеется. – Даже смешно. Ну, какой смысл травить тебе своих гостей? Да, я задолжал тебе. И много задолжал. В большей степени Ваалу. Но Ваал почти что святой. Он и с дождем разговаривает, и сам с собой. Сам с собой я тоже разговариваю, а вот с дождем – извините. Не всем дано. Это же многолетнее наблюдение. Ваал и гору от вулкана заговорит, если понадобится. Лично я нисколько не сомневаюсь. Какой смысл такому чудотворцу травить какого-то Пуму. И что это за имечко такое, Пума? Тебе же Филипп, не скрою, много задолжал. Да и от кого скрывать? Ваал знает. Я у него весь как на ладони. Не насекомое, конечно, но близко. А задолжал, действительно, много. Но это в моем понимании – много, а для тебя-то это пустяки. Разве не так, Филипп? И потом, ты знаешь, что я всегда отдаю тебе долги. Пока еще не знаешь, но позже узнаешь непременно. Пушкин тоже должен был, и что? Мелко, мелко. Не зря Иона ушел. От стыда ушел. Нет, это не отравление. Что-то другое. Некий особый предначертанный поступок. Как если бы не кит проглотил Иону, а Иона проглотил бы кита. Прости, Филипп. Я дурно подумал о тебе. Не Пушкин я – сволочь. И все же. Зачем ты это сделал, Филипп? Зачем, объясни? С какой целью, Филипп? То, что хотел подурачиться отвергаю! За что? Одно скажи, за что?