Александр Строганов - Стравинский

– А я следовал за тобой, и вообще случайно там оказался.

– Где?

– В чреве зверя.

– Так ты был в чреве зверя?

– Опять двадцать пять. Я – не я, был – не был. Да что же это такое? Я же сказал, что в философии не силен, и философского разговора, тем более с тобой, поддержать не могу. Давай лучше поговорим о женщинах, Иона. Какую там воробушку ты мне напророчествовал? У меня вообще-то семья. Сказал, и сам себе не поверил. Не важно. Слабых мест много. Тем паче негоже, Иона, пользоваться тем и там! А хочешь – поговорим об урожае. Давай, наконец, еще выпьем вина. Просто так выпьем, без пророчеств.

– Так ты же именно, что пророчеств ждал от меня? Не ждал – простаки требовал.

Ваал присовокупляет. – Царств.

– Пророчеств, царств. Да что же это такое? – клокочет Филипп. – Я плешивею, понятно вам?

Пума комментирует. – Хорош аккордеон. Но играть на нем не смей! Не флейта!

Решено, речь пойдет о вине, – говорит Филипп. – Как тебе букет, Иона?

– Дивный букет.

– Послевкусие?

– Дивное послевкусие.

– Вино хмельное?

– Лично я захмелел. Видишь ли, не мы выбираем темы для беседы, Филипп. Наши мысли нам не принадлежат. Мы сами себе не принадлежим.

Пума комментирует. – Волокита. Когда же бардак закончится? Мне радости надобно. Я без радости меркну.

Филипп, ком в горле, – Ну зачем я тебе, Иона?.. Я рад! Я тебе очень рад! Но почему бы тебе не сказать, зачем ты пришел? Разве это так трудно?

– Ни одной молитвы не запомнил, Филипп?

– Давай так! Я – сам себе прокурор и судья. И очень строгий судья, если ты не заметил! То и дело казню себя. Много чаще, чем остальные, факт. Кроме того, вероятно, не в себе. Всё вокруг меня сжимается, я тебе уже говорил. Не ровен час, задохнусь. Так что, если ты пришел судить меня…

– Я пришел просто так, Филипп. У меня ноги больные, мне ходить нужно. Вот и хожу… Туда пойду, сюда. К тебе вот зашел. Давно не виделись. Сколько мы не виделись?..

– Лет десять, двенадцать… может быть, пятнадцать.

Ваал сообщает. – Влажное обертывание представляет собой один из вариантов водолечения, наряду с обливаниями, обтираниями, ваннами и купанием и является вариантом компресса. Общий компресс или влажное укутывание (обертывание) заключается в следующем. На полужесткую кровать расстилаются последовательно широкая клеенка, шерстяное одеяло, смоченная теплой водой простыня. Больной укладывается на простыню и плотно пеленается наподобие того, как пеленают грудных детей, закрывается концами шерстяного одеяла и клеенкой. Фиксируется через грудь и бедра ремнями. На первом этапе процедуры возникает легкое беспокойство, возбуждение деятельности сердечно-сосудистой системы, отнятие от организма тепла и повышение теплопродукции через повышение обменных процессов. Такой эффект наблюдается в течение первых 15—20 минут. Это первая фаза. Она продолжается до тех пор, пока простыня и воздух между ней и телом больного не нагреваются до температуры тела. Когда больного окружает тепло-влажный воздух и нагретая до температуры тела простыня, он не ощущает никакого раздражения, его тело постепенно и равномерно согревается – это, прежде всего, понижает возбудимость нервной системы больного, вызывает сон. Одновременно наблюдаются и другие сдвиги: сокращение сердца урежается, кровяное давление понижается, дыхание замедляется и становится более глубоким. Вторая фаза действия продолжается от 15—20 до 40—50 минут. Продолжительность процедуры более 50 минут проводить нежелательно, т. к. вследствие перегревания тела может наступить некоторое возбуждение с тревогой. В психиатрической практике влажные укутывания носят название влажные обертывания по Кнейпу. Патер Себастьян Кнейп. Процедура применяются к возбужденным больным и при состояниях, требующих седативного эффекта. 25 – Ваал возвращается за свой столик, – А знаешь, Филипп, кто, по моим наблюдениям, живет дольше всех? Никогда не задумывался? Интересно тебе, Филипп, узнать, кто же из смертных живет на свете дольше других? Не знаешь? Не приходило тебе в голову, Филипп поразмышлять над этим?.. Окно у тебя как будто засахарилось. Так и хочется лизнуть.

Пума комментирует. – Повсюду жизнь.

Филипп подает Ионе сахар, – Возьми свой сахар, Иона.

Иона опускает кусочек сахара в рот, зажмуривается, – Вот так кит поглотил нас.

Филипп угодливо, – Господь хотел преподать урок.

– Не знаю, не могу проникнуться замыслом Божьим. Себя уже не слышу. Вот ведь что получается. Потерялся среди вас. Собственно, о том и мечтал. Грех жаловаться. Как, однако, скоро забываем мы о благах. Да, слухом земля полнится. Сухая, влажная, мерзлая, не имеет значения. Зверь испуган нами. Несомненно. Заметь, не мы – зверь. Неловкий и степенный в своей участи. Уж ему-то, казалось бы, плыть и наслаждаться. Тенета и слухи. Но каковы свойства этих слухов. Из каких материй они состоят. А может быть, это нечто наподобие насекомых или мышей летучих. Ведь если мы не обязаны слышать, отчего нам думается, что зрение наше не подводит нас? Верховный судья – безусловно, но мы и его не можем опознать. Отчего покойники, в самом деле, так бледны и тихи, что нам кажется, будто они уже не с нами? А следовало бы задуматься, коль скоро все мы, по большому счету близнецы, все из одного сукна, как говорится. Чья там шинель? Да, вся наша сомнительная суета не хуже и не лучше. Постранствовал, пришлось. Многое понял, многому нашел объяснения, но знаешь, Филипп, что для меня осталось загадкой? Как может Господь любить нас? Каким таким высшим знанием он обладает, когда терпит нас вторгаться в спальни, выкапывать глаза, вживлять глаза, пусть куклам, пусть топор, пусть пар, сызмальства, чаепития пламень, за жизнь цепляться, не минуя преклонных лет, влачить в гору лютуя на лютую, одна чашечка, другая, щеки толстые, вот-вот лопнут, вступать, носить, сноваться, сношений шерсть, блохи, вдоль и поперек, искать дурь, слава, источать, сглаз и шест, убивать братьев своих, убивать, и братьев меньших, и тихо, в коморках своих у камелька убивать и братьев своих, убивать, и братьев меньших, иглы, вата, мышки, подмышки, мечтать, мечтать, распутство, телки, рульки, сестры и жены наши, ваши, баран орет, бык орет, блины комом, еще Испания, топотать и умысел, порой, не сойдя с места, какой там рейх? метаморфоз, кастрации, младенцы, каракатицы. спицы, спички, спицы, кровь капелька, зубки режутся, что режется? зубки, умиляйтесь, выкидыш, то-то, младенцы, куколки, тля, бочки, избиение, кюветка, пусть, пускать, пропускать, приветствовать, нет, спать и ковыряться, зубы, в зубах, смеяться, убогие, шествовать, опускать, раков живыми в кипяток, казалось бы, младенцы? разве эти не младенцы? а те? что ж, хвать, хвалить, хвать, хвалиться, шествовать, шествовать, знаешь, есть счастливчики, есть, есть счастливчики, есть, съесть, думают, так думают, кто думает? кто он, кто? сосед, жених, убийца? пропасть, смрад, сирень, так думают в терпении и ржи. Что ждет их, нас с трещотками нашими и прищепками нашими? Обертывать, завертывать, красть и всласть, когда все это готическим шрифтом? У каждого на челе готическим шрифтом. Шесть. Ab ovo usque ad mala. 26Когда из каждого корытца и копытца одни и те же. Мольбы о помощи? нет, милый, отчаяния крик и угроза. Я – папа твоя. Поделом говорю я, и ненавижу себя. А Он находит силы любить, понимаешь ты? любить. И царств. Что об этом говорить?.. Благодарю тебя, Филипп. От всего сердца благодарю.