Александр Строганов - Стравинский

Величие влачится за нами денно и нощно. Неповторимость. Так точнее. Хотя, как посмотреть. Тут уже нечего стесняться. Всё что-то прячем. В шкаф, за пазуху. Шкаф, конечно, уважаемый. Всякой дрянью набивают. Еще со школы брюки хранятся. Зачем? Легкости нам не хватает. А всё из-за величия, грандиозности замыслов и помыслов. А уйти по-человечески не умеем. И знакомиться робеем. Потом всё это накапливается, и нате, пожалуйста, топором по темечку. Первозданность. То влачится, то в спину толкает. Какая там новизна? Кто ее видел, новизну-то? Шёнберг? Дудки. Его бы под бомбежку. Заикаться бы начал. Это я вполне ответственно заявляю. Уж я-то с заиками дело имел. Сколько хотите. Это все не просто так. Это такой звукоряд. Естественная атональность.

Так что никакой современности не существует. И не существовало никогда. Величие расползается как плющ. Денно и нощно. Богу ровня, говорите. По образу и подобию, придумали. Что вы в этом понимаете? Что я в этом понимаю? Мы же ничего не знаем. Совсем ничего. Я – в музыке, вы – в государственном устройстве. Только ноем. Иногда убиваем. Крадем всегда. Думал, здесь от нытья можно будет отдохнуть. Дудки! Даже если я признаюсь вам, что в сравнении с великим Бахом или Шубертом я – не больше пюпитра или майского жука, на ваш выбор, сей акт самоуничижения будет ничем иным как декларацией, подтверждающей и усиливающей эффект величия. Поза, больше ничего. Поза, смущение, немота. Я одно время пристрастился с Хароном-Ягнатьевым портвейн пить. Терпеть не могу портвейн, первый стакан исключительно из уважения. Думал, вырвет. А потом, ничего, даже понравилось. Интересно, здесь спиваются или нет? Щетина точно растет. У Харона синюшными пятнами. Изжелта. Обижен, пьет. О нем решительно все забыли. Да что я вам рассказываю?

Тут вот какое дело: принижая собственное значение, я тем самым выстраиваю оборонительный рубеж от всякого рода сомнений и критики. Хотите, сходим к старику? Ему приятно будет. Пьете портвейн? Я всю жизнь на дух не переносил. А с Ягнатьевым раз-другой посидели не бережку, даже понравилось. На том берегу Баха едва слышно. Я думал, теперь смогу насладиться, но и здесь он едва уловим. Где же он обитает? Что скажете? Получается, что и здесь мы на полпути? Должна же быть конечная станция? Нет?

Осточертели своды золотые.

Включите свет, вы там поближе к выключателю. Покажу вам свою коллекцию этикеток. Слабоумие – это не беда, праздник. Да что я вам рассказываю? Вы просто так молчите или слова позабыли? Ах, как хорошо было бы забыть слова. Меня слова всегда отвлекали. Судя по всему, вас – тоже. Я надеюсь, в перспективе так оно и произойдет. Я же попросил вас выключить свет. Хотите, чтобы я окончательно ослеп? Вот, спасибо, совсем другое дело. Видите, сколько всего у меня? Хворост собираю. Непроизвольно. Подбираю, тащу в дом. Обживаюсь. Где же мои этикетки? Вот, полюбуйтесь, родовой герб Сулимы. Я тоже не просто Стравинский, Сулима-Стравинский. Хотите, я сюда его позову, Харона? Он будет рад. Мы ему герб покажем, этикетки, если найду. Нет? Теперь встречаться и в полдень можно. В полдень даже лучше. Двухголосие. Раз уж полифония вас не занимает.

Бутылочки, флакончики.

А все очень просто начиналось. Принесли бутылочку со святой водой. На Крещение. Я водичку-то использовал, бутылочка осталась. Ну, что с ней делать? Не выбросишь. Оставил. Любовался. На боку крест православный. Красивая бутылочка. Вот прямо красивая. Любовался. Потом образовалась, не помню откуда, стекло винного цвета, что-то из Литвы, ах, да, Devynerios… и пошло – поехало. Однажды полка рухнула, пустые бутылки, все тысяча шестьсот двадцать четыре прямо на вашего покорного слугу. С высоты сверчка. Мокрого места не осталось. Вот – подлинная причина моей смерти. Погребен пустотой. Это скрывается. Они из меня Савонаролу лепят. Слепили уже.

Распогодится, отправимся с вами на бережок бутылки собирать. Хотите? Здесь не возбраняется. А я уже к вам привык. А давайте перейдем на «ты». Так лучше будет, спокойнее. Я и ругаться умею, не думайте. Так, бывает, загну. И старику будет спокойнее, если явится. Харон – простой, церемоний не признает. Мною чрезвычайно уважаем. Остальными гоним, но об остальных знать ничего не желаю. Выдающийся старик. Что скажете? Договорились. На чем я остановился? Ага. Итак, шествие по лезвию продолжается. Вообще, это даже к лучшему. Всё лучше, чем плющ наблюдать. И лягушки как-то замолчали, обратил внимание? Девушки спрятались. Тебе досадно, наверное, ты совсем молодой. Старикам везде неуютно. Только лоскутные одеяла и спасают. Еще коврики вязаные. Такое ощущение, что идем на посадку. Кажется, дирижабль потух, лампочки померкли. Весь как-то накренился, скис. Нет такого ощущения? Слышишь гул?