В жизни райцентра, как и в истории любого движения, наступил переломный момент. Нужен был вождь или герой. И в следующее мгновенье исторически необходимая единица родилась, подтвердив лишний раз теорию о влиянии личности на общественные выкрутасы.
— Вперед, орлы! — громовым голосом воскликнул Степан Полиадов, своей решительностью подвигая героев к славе, воодушевляя паникеров и маловеров. — Сводку — на свалку! Кончай серую бумагу!
— Уперед, язви тя… На абордаж, ендритческая сила… Даешь разумный экстремизьм! Да не толкайся ты, сволочь! — послышалось в разных местах сосредоточенно и дерзко бегущей толпы. — Навались, мужики!
Через час праздновали победу. Гигантски разросшуюся сводочную массу порубали на мелкие части и сожгли на кострах. Полиадов с горсткой добровольцев-штурмовиков, очистив проходы и завалы в здании, пробился к кабинету главного администратора. Мужики вышибли дверь и замерли, пораженные страшной картиной.
Кабинет занимала уже помятая, обезглавленная и обезноженная всеобщая сводка с пометами начальников района. А в середине ее, чуть шевелясь, лежали две высохшие маленькие фигурки. Только при длительном участливом наблюдении грачевцы с трудом признали в них недавних ведущих администраторов.
По известной уже во всем мире и порядком поднадоевшей душевной доброте грачевцы бережно уложили начальство в ладонь Степана Полиадова и поволоклись в местную реанимацию.
План по молоку, говорят, успешно завалили в тот год. И это трепетно отражала новая районная сводка, с большой быстротой замелькавшая по учреждениям.
Зато баня заработала на полную мощь, и помытый грачевец спешит по делам спокойно и вековечно.
Конного завода кузнец Михаил Густотелов к женщинам был ласков, но крут.
— Случится накоротке любовь, — делился с товарищами мастер высшего разряда, — предпочту королеву.
Конюхи и наездники постарше скалили зубы, хмыкали. В быту у коваля все топорщилось против воззрений и жажд. То ли королевы, даже плохонькие, перевелись, то ли прописались неблизко, но женщин высоких кровей кузнецу за полвека не досталось. Однако мужик на судьбу не ежился, верил в счастливую звезду и брал женщин, которые поближе.
Три раза затевал свадьбы Густотелов и, по мнению жителей конного поселка № 9, не совсем удачно.
Первая, Нюрелла, через год настроилась без памяти на передовика городского тира Сулеймана-полуоглы, вращавшегося в картежных кругах под кодом Дундук, и откочевала к зюйд-зюйд-весту. Вторая жена, Евдокия Макашина, запамятовав о муже и кулинарно-интимных обязанностях, вечерами прибивалась к парашютной вышке в парке имени Культотдела. Забравшись выше смога, она опоясывалась лямками и бросалась на планету. В один из соскоков отважная допризывница неловко села на копчик — ее отправили в райские здравницы. Густотелов, полгода не получая от супруги известий, обеспокоился и посетил Крымский полуостров. Выяснилось, что Евдокия активно жила с местным кружком дельтапланеристов.
— Лошаки твои вот где! — Дуня резко кинула ладонь от кадыка. — Извини, Густотелов, не жена я тебе, если к поднебесью не прикипишь!
— Очнись от игрищ, Евдокия! — поразился кузнец. — Ты законом со мной поставлена жить, а не с этими рукокрылыми! Метнемся в заоблачное — кто навоз на фермах топтать будет?
— А не мое дело! — отвечала Евдокия решительно, приторочив себя к летательному аппарату. Через минуту она навек растаяла для Михаила в голубой дымке виноградно-цементной долины, прокаркав на вираже:
Чуть больше солнца, стал бы жаркой пылью.
Чуть больше неба, я бы в нем исчез…
— Антона Мачадова стихи! — остался на слуху кузнеца крик летуньи. — Прощай, валенок конзаводский!
С третьей женой природа наконец снизошла к Густотелову. Веруня Каляева была из родной деревни. В девичий медонос Густотелов отторгнул ее по причине чрезвычайной сопливости и смешливости. Теперь, к сорока годам, женщина подсохла, посуровела, около нее кружили два мальчика и девочка.
Тяжела статями и лицом светла Вера Густотелова-Каляева, а все ж омедлилась в движении к венцу женского расцвета. Утром припозднится с мягкого ложа, красивые глаза от кухни с горшками отведет. Невелика, конечно, слабость — поленение, но в кузнеце копилась муть. Случалось, заспешит, прикрикнет — да после трех горнистов, которые ей уже по груди отросли, Веруня и ухом не вела на возвышенный голос коваля.
Читать дальше