Анатолий Новиков - Дядя Митя — Айболит

В середине лета ветеринарный врач Дмитрий Сергеевич Донников переставлял в своем доме тяжелую и легкую мебель. Новая планировка вещей отнимала порядочно времени. Однако доктор не сердился. Мало того, ветеринар включил радио и во весь голос напевал веселую русскую народную песню «Посею лебеду на берегу» — вместе с самодеятельным хором из города Туринска.

Накануне Дмитрий Сергеевич получил важную телеграмму. Брат сообщал, что высылает в гости своего сына — племянника дяди Мити — Сашу Донникова, и извинялся за внезапность. Доктору, правда, поначалу пришлось помаяться с расшифровкой текста. Видимо, на телетайпном аппарате провалилась одна буква и не действовал механизм, разделяющий слова. Текст сильно смахивал на древнеславянское письмо. Ведь в то время люди писали без знаков препинания и разбивок предложений на слова.

Загадочный набор слов срочной телеграммы сообщал:

«ДОРОГОЙМОТЯТЧКЗАВТРАРЕЙСОМЩ001ПРОЛЕТАЕТСЫНТЧКОЗВОНОЗПТЧТОНЕООЖОДАННОЗПТПОТОМОБЪЯСНЮТЧКОБНОМАЮОЗОВСЕХСОЛТЧКОВАН».

Что всего-навсего предупреждало о приезде племянника.

Закончив перетасовывать мебель, дядя Митя замолчал, хотя по радио хор еще дружно пел, и внимательно огляделся.

В большой и светлой комнате, которую доктор решил отдать Саше, находились старинный буфет с резными львами на дверцах, хмурый шкаф и железная кровать, заправленная армейским одеялом. Дядя Митя хотел, чтобы племянник почувствовал себя в настоящей деревне с ее вековой обстановкой. Доктор набил матрац свежим душистым сеном, чтобы мальчику всегда казалось во сне, будто он плывет на возу под звездами.

Дядя Митя подумал еще и прикрепил над кроватью морской барометр, который в городской жизни был вещью абсолютно бесполезной. Но в деревне без барометра жить трудно, потому что главное в сельской жизни — погода. И ритм работы в деревне — по погоде чаще всего, а не по расписанию.

Барометр показывал на «СУХО». От ожидания встречи с мальчиком, показаний прибора и от необыкновенной солнечности день казался еще прекраснее.

Дом, где проживал ветеринарный доктор, поднимался на северном конце улицы, на возвышенности. Односельчане так и называли горушку — Докторская.

С горы хорошо и подробно было видно село — центральная усадьба колхоза. Хозяйство носило гордое название «Красноармеец». Организовали коммуну-товарищество много лет тому назад крестьяне, возвратившиеся с фронтов гражданской войны и пожелавшие сообща сеять хлеб и разводить добрый скот.

Со временем из маленького товарищества по обработке земли хозяйство превратилось в большой и богатый колхоз. Одних только коров на фермах стояло пять тысяч. Выращивали здесь на конных дворах еще и породистых лошадей — орловских рысаков и русских тяжеловозов.

За здоровьем беспокойного тысячеголового стада следили ветеринарные врачи. Дядя Митя был у них главным.

Еще только начиналось утро, а озабоченный доктор Донников уже успел побывать на скотных дворах и фермах. Всюду ему докладывали о том, что случилось или не случилось минувшей ночью со здоровьем животных.

Домой доктор заскочил ненадолго — позавтракать и поразмыслить, как с племянником жить будут.

Тем временем под окнами докторского дома шастала вечно голодная коза по кличке Клеопатра Вторая и объедала молодые побеги. Именно она с горы просматривала село бдительно и с пристрастием. Коза обожала порядок, любое нарушение его извещалось пожарным блеяньем. Следила она попутно и за тем, чтобы вдруг не объявился поблизости вечный ее гонитель — прораб Честноганцев. Строитель гонял животное как Сидорову козу. Клеопатра сильно обижалась на это. Ведь у нее был хозяин — старый и лукавый Хирон.

Честноганцев повсюду рассказывал о козе Клеопатре странные истории и домыслы. Например, что однажды весной, испытывая очередной приступ голода, коза сожрала, точно домашнюю лапшу, керамические водопроводные трубы, хотя деревенские жители считали, что все это враки.

Трубы те долгое время покоились около правления колхоза без всякого движения. Загадочной ночью, когда они исчезли, Клеопатру приметил близ места преступления гражданин Честноганцев.

Прораб всенародно обвинил козу в съедении водопроводных труб. Заодно он намекнул селянам, что три больших листа кровельного железа, пропавшие такой же темной ночью год назад, — тоже на совести Клеопатры.