Анатолий Новиков - Календарные дни

Однако семейное смятение не отразилось на производстве — ни одна лошадь у коваля не захромала.

— Ковать, Михаил Иваныч, державное железо — не перековать! — ранними зорями ворковал Иона Уздяев, наваливаясь брюхом на стратегический штакетник огорода.

— Будь спок! — заботливо откликался коваль, — Оправдаю доверие!

— Скуешь весь феррум — куда прыть трудовую притулишь? — допытывался сосед и тут же вербовал: — Ходи ко мне в помощники — завалим рынок огурцом!

— От огурца зубы крепнут, да разум слабеет! — резал Густотелов. — Вон ты какой белозубый!

Оба мужика, взбодренные антагонистической перекличкой, разбегались по делам.

Гражданин Уздяев был крепким, пушистым с лица и с некоторой гордынью в шаге. В свободное от овоща время он копил валдайские колокольчики для услады отработанной души. В конпоселке, правда, не ведали, где Иона захватил к сорока пяти годам пенсию и с каких подвигов так заманчиво приустал. Возник гражданин в селе внезапно, но надежно — сошелся с самой благосостоятельной вдовой района Зинаидой Указовой. На дознания любознательного деревенского контингента о муже счастливая женщина, обильная телом, скотом и домом, закатывала глаза и сознавалась:

— Совсем он меня законопатил!

Уразуметь ее было трудно. Ранее вдова так же жаловалась на крупный рогатый скот, или на кабана, или на обширный огород.

А Иона Уздяев лично заявил в беседе с директором конезавода Александром Васильевичем Чеглоком:

— Сослан на пенсию из-за нервных перегрузок в возглавляемой мною контрольно-наблюдательной организации. Функция у меня была злее, чем в «горячих» цехах страны. Хочу пожить на дачной местности, отойти от суеты и государственных видений.

Прописали его в конпоселке под именем Функция. Поначалу нови́к этими функциями селянина спутал, но скоро ситуация разгладилась. Через месяц Иона предложил услуги совхозу, для начала назначив себя народным контролером. В те же сроки общественник воздвиг в огороде три небывалые по объему капитальные оранжереи.

И ничего бы — на селе до сих пор совестятся долгого личного досуга. Но Уздяев добрался в парниковом раже и до коннозаводских недр.

— Не знаю, из каких мест Иона выпал, — делился Густотелов сомнениями с приятелем Бердяевым, — однако и в наших краях калачики на ольхе не виснут. Досуга он стесняется — не отнять. Только на общество горбится языком, а в своих теплицах душу старит. Теперь тоннелей под землей, как крот, набуровил. Налажу, пугает, промышленное производство шампиньонов и отобью людей от лошадей. Пластинчатыми, конечно, я не брезгую, но изба моя в его ямы провалилась.

— Личному подворью махают из правительства! — напомнил Бердяев. — Стало быть, польза народу, а ты за избу цепляешься. Человек за овощ, можно сказать, живот кладет…

Жук колорадский посетил округу. Общественное поле объел и потянулся на личное. Деревенские глядели на иностранцев, ахали, но воспрепятствовать насекомому не умели. Отечественная наука средств защиты от паразита не произвела, хотя, по слухам, до батальона докторов наук и кандидатов сцепились с американским клубнеедом в смертельной схватке. В честной борьбе победил жук, хотя за время его закрепления от западных границ до Урала еще полурота ученых выставила миру кандидатские и обогатилась повышенным окладом за счет этой прожорливой сволочи. Но уральский и нечерноземный крестьянин о том ни сном ни духом.

— Сочная моя, вместо того чтобы в голове искать, потряси ботву да пугани жука!: — вежливо намекал Густотелов. — Чую, без картошки в зиму нырнем!

— Окстись, Миша! — не без достоинства отвечала сонная хозяйка. — Ну-ка, полезу в гряды за клопиками людей смешить! Ты бы для этих целев фазана купил. Вон, говорят, в Венгрии откорм ихний организовали на картошкиных полях.

В разгар колорадского недоумения в гости к Густотелову вывалился из города бывший литератор и пьянчило Леонид Женобродов. В компании мужик ро́злив поддерживал, но злоупотреблять давно перестал.

Мужики обезводили пару самоваров да засиделись в разговорах, пока не поблекла Венера.

Вера Густотелова очнулась от сладкой дремы к полудню. Побродив, зевая, по прохладному полу, глянула в окно. Приезжий вместе с Михаилом, погрузившись до поясов в дремучую ботву, сдергивали с побегов и листьев вредителей, сбрасывали целыми в банки. Одна емкость из-под болгарских огурцов была забита жуками наполовину. Разогнувшись, Густотелов записал химическим карандашом очередную цифру на этикетке.