Анатолий Новиков - Календарные дни

— Отцовским волнением только объясняю, товарищ Смаконин, — пояснил Стык, разглядывая через очки мизерные цифры. — Дочь с мингрелом из наемной бригады бежала. Прямо напасть — десятая девка из хозяйства вырывается на кавказские рельефы или куда поположе. То ли грузин сладкий какой пошел, то ли девахи с последнего ума спрыгнули, пока местный селянин в загулах и делах вертелся?

— Опосля кислухи, какой четверть века мужика изводим, враз исчезают первичные и вторичные признаки! — хватанул из доступной сексологии Смаконин, сам, некстати, лично санкционировавший возгонку и закуп портвейнозаменяющего пойла в любезном районе. — Поневоле сбежит девка из отчего края!

— А вот козюковцы опять всех опередили! — не удержался от административного одобрения Смаконин, любовно наглаживая отчетность. — Который год надаивают больше всех в республике! Надбавляем им от достигнутого, планируем несбыточное — знай себе перевыполняют! Вот у Пятакова зимой и летом козьи удои — по полтора литра всего. А козюковцам ничего не стоит взять от животного полтора ведра — тридцать литров почти.

— Козюков и выручит район по молоку, молодчина эдакая! — поддержал главного администратора товарищ Стык, однако с повинной интонацией в одобрительной речи. — Неловко, конечно, вспоминать, но за два последних десятилетия мы впаяли Козюкову тридцать семь строгих выговоров за срыв сводки по кормам и тому подобным непослушаниям.

— Быть не может! — сердечно оживился Смаконин. — Это ж по скольку в месяц набегает?

Главный администратор включил японский электронный калькулятор и мигом разверстал сумму. В зеленом окошке прибора выглянула запись «0,15416666…»

— Фу ты, некрасиво как с нашей стороны! — поежился, сильно волнуясь, Смаконин. — Хотя без ошибок и мир не строился, но перегнули палку. Это ведь тот самый Козюков, что в сезон более всех сена в округе накашивает да с меньших площадей и силоса с корнеплодами горы закладывает? Неделикатно мы его наказуем!

— Больнее всего сечем по весне, — усугублял руководящую вину Федор Федорович. — Все сено страхового запаса и корни реквизуем приказом для отстающих хозяйств!

Задушевный диалог районного начальства опять закружил вокруг сводки — так суживает, прицеливаясь, круги над добычей понурый гриф, — не мысля без бумаги районного и мирового существования, доверяя ей и сильно любя. Совсем не удивительно, что милый в президиумах председатель Пятаков, точно и своевременно заполнявший сводку, заготавливая меньше всех кормов, обычно числился в передовиках. А директор совхоза «Сокол» Козюков успевал лишь запасать в избытке на зиму кормов и всегда медлил с отчетностью. За это ему охотно выписывали наказания.

— Опять Козюков игнорирует сводку! — ужасался крамольным настроениям директора основной начальник по извлечению сельскохозяйственных продуктов, докладывая Смаконину ситуацию. — Из области выманивают цифры о закладке в хранилища силоса, а в «Соколе» скашивают травы, активно их вентилируют, скирдуют под крыши да еще пугают, что возьмут три укоса.

— Не дам сводку в обиду! — гневаясь и легко вписываясь в административный раж, обещал Смаконин. — И пусть Козюков помнит, что инициатива — наказуема!

И подписывался очередной приказ о публичном стреножении директора Козюкова.

Инициатива крестьянина приводила Смаконина в величайшее умственное замешательство. Ведь ответственный районщик разучился думать за долгие годы барражирования в удобных административных креслах. Умственному движению народа Николай Парамонович противопоставил административно-указующий стиль управления жизнью. Другого трудно было и ожидать от него. Ну хотя бы потому, что со школы еще любимой литературой Смаконина стала не классическая или авангардная, не специальная или художественная, — рекомендованная.

Жили, конечно, в райцентре люди, не согласные с таким методом правления и считавшие, что голова человеку дадена не только для ношения ведомственных колпаков. Смаконин занимался со строптивыми индивидуально, широко используя все виды внушения — от отеческого до административного. При этом не уставал напоминать грачевцам, что наиболее ярко человеческая индивидуальность проявляется не в смелых предложениях и рискованных проектах, а в рамках должностной инструкции. Выжидают сильнейшие — так расшифровывал Николай Парамонович известный афоризм в длинных беседах с сослуживцами.

— Товарищ Смаконин, чай заледенел, — в комнате щелкнуло, и мелодичный женский голос прервал начальника.