После того, как кто-то привез священника, они оперативно организовали вокруг Михи и Димы большой круг из близких родственников, друзей и тех, кто просто не успел вовремя отойти в сторону, раздав всем тем, кто оказался в первом ряду, по тонкой, гнущейся от тепла рук восковой свече.
Священник, старательно выговаривая на непонятном мне языке тексты молитв и коверкая на церковный манер имена покойников, окатил всех присутствующих сладковатым дымом из небольшого позолоченного кадила.
После отпевания все, и даже Михина мать, заметно успокоились и как по команде расступились, чтобы позволить профессионально работавшим сотрудникам похоронной фирмы погрузить гробы в специально приспособленные для их перевозки машины.
Вслед за уехавшими катафалками стала хаотично шевелиться, распадаясь на части, собравшаяся толпа.
Кто-то интересовался, когда и где будут устроены поминки, часть людей молча ушла, а часть так и осталась в школьном дворе, постепенно собираясь небольшими группами и обсуждая наравне с произошедшим и увиденным свои личные не столь значительные, но от этого для них не менее важные новости и события.
Серьезно произошедшее отразилось на Насте. Почти сразу нашлись те, кто начали прямо обвинять ее в случившемся. Были даже такие, кто во всеуслышание объявлял о том, что собирается Настю убить, но, как это всегда бывает, решимость и жажда мести остались не больше чем громкими словами, сказанными в момент отчаяния и скорби. В итоге все закончилось тихой травлей в школе, во дворе, в компании и в Интернете.
Потеряв Лену, со временем Настя перестала общаться и с остальными друзьями. Травля усиливалась, и она начала пропускать школу, а в конце и вовсе уехала к отцу, который к тому времени неплохо устроился и осел в областном центре.
Последний раз я ее видел в суде спустя почти год после отъезда.
Моя жизнь тем временем текла своим чередом.
Ко дню выписки мамы, я и Виктор готовились заранее и основательно. Вдвоем мы несколько раз ходили домой в поисках подходящей для нее одежды и обуви. В общей сложности маму продержали в больнице десять дней и выпустили, не долечив. Виктор говорил, что это стандартный срок стационарного лечения.
К тому времени я все еще жил у него и ходил домой только по острой необходимости, каждый раз боясь наткнуться там на отца. Но, судя по тому, что я его там ни разу не встретил, а также по всегда неизменной обстановке и слою пыли на полу и вещах, можно было сделать вывод о том, что дома он так и не появился, что заметно ободряло Виктора.
После нашего ночного разговора о добре и зле я постепенно открыл для себя, что помогает Виктор нам вовсе не бескорыстно, и его действия обусловлены серьезными, далеко идущими планами. Поборов первое отторжение и ревность, я, с удивлением, заметил, что не имею ничего против возможных отношений мамы и Виктора. За время совместной жизни мы неплохо сдружились, и я день за днем открывал его для себя с лучшей стороны.
Виктор неоднократно уговаривал маму после выписки поехать к нему домой, но она наотрез отказывалась, говоря, что у нее есть свой дом. Создавалось впечатление, что мама осознанно старалась не замечать его, очевидных даже для меня, намерений.
После того, как мама окончательно отказалась поехать к Виктору, он без злости и раздражения принял ее решение, а вечером того же дня, объяснив мне, что мама, выйдя из больницы, должна приехать в чистую квартиру, потащил меня домой, где мы до поздней ночи наводили порядок.
В день выписки Виктор разрешил мне не идти в школу, и мы вместе, нарядившись в выходную одежду, отправились в больницу. Врачебный обход в понедельник начинался в десять часов утра и с учетом времени, необходимого для оформления требуемых документов, по расчетам Виктора, отпустить ее должны были ближе к полудню. По пути мы зашли в цветочную лавку и забрали букет, заказанный Виктором накануне.
К моменту нашего прихода наступило время посещений, и больничный двор, а также общее фойе на первом этаже были заполнены немногочисленными посетителями и пациентами. Как обычно одев белые халаты в подсобном помещении под лестницей, мы поднялись в кардиологическое отделение, дверь в палату была открыта и, зайдя в нее первым, наряду с уже привычной мне больничной обстановкой я увидел отца, сидящего рядом с мамой на ее кровати. Шедший за мной Виктор, на мгновение стушевавшись, быстро взял себя в руки и, пройдя бодрыми шагами по палате, вручил маме букет, пожал отцу руку и быстро ушел.
Читать дальше