Анастасия Атаян - Узники Птичьей башни

- Ты там точно вскроешься. Там все колются, а дети тянутся не к знаниям, а к бутылке спирта, оставленной их спившимися родителями на столе. Им не нужны твои знания. Чему ты их учить собралась?

- Да хотя бы английскому или истории. Сдадут ЕГЭ, переедут в город. Выучатся на агрономов, поднимут село.

Ксюша закатила глаза и открыла приложение.

- Тебе мужика надо! Срочно! Смотри какой! - Она развернула экран ко мне и ткнула пальцем в фотку накачанного и загорелого парниши, играющего мышцами перед зеркалом. - Нравится?

- Ну и гадость, - я отодвинула смартфон от себя.

- Не хочешь, как хочешь, мне больше достанется, - Ксюша нажала «лайк».

- А как же новозеландец? - спросила я. - У него бицуха меньше?

- Он уедет через месяц. А этот тут живёт, - она понизила голос. - Кстати, новозеландец сказал, что знает, как до сквирта довести!

В десять Ксюша полетела к музыканту на крыльях любви, проверять его чудо-навыки, а я снова осталась одна. Мне нужно было с кем-то поговорить. Мне нужно было выплеснуть кому-то душу. Всё равно кому, главное, чтобы этот кто-то сидел и слушал, слушал и выслушивал, не перебивая и не отвлекаясь на сказки о заморских принцах, их больших членах и умелых пальцах.

В тот день я начала пить одна, пытаясь утопить одиночество в стакане. Рано или поздно это должно было случиться. К августу, благодаря насидкам, на моем счету появились деньги, которые не жалко было спустить на кутёж. Проводив Ксюшу до станции, сама я в метро не зашла. Я стояла около бронзового изваяния собаки, десять лет ждавшей хозяина, курила и думала, что только молчаливая и покорная Хатико может меня понять. Вокруг постамента бегали полупьяные японцы, нетрезвые иностранцы и крысы, под ногами валялись пустые банки и бутылки, окурки и обёртки.

Я не хотела пить на грязной Сибуе. Бросив сигарету в урну, я дошла до знаменитого перекрёстка и поймала такси.

- В сторону Омотэсандо, - бросила я водителю. - Он кивнул. Белые перчатки на руках шофёра, белые кружевные салфетки на спинках и подголовниках, моё чёрное платье и траурное настроение. Печальное лето, летняя печаль.

Я поймала такси, я словила летнюю печальку. Огни большого города проносились мимо под Лану Дель Рей:

«Я словила ту самую летнюю,

Я словила ту самую летнюю печаль, Летнюю печаль,

Летнюю печальку.» 5''

Я ехала в «Колодец памяти», один из красивейших токийских баров. Я не появлялась там уже полгода, но всё время скучала по его открытой террасе и виду на подсвеченный в ночи собор. Ксюша это место на дух не переносила, туда я ходила с Китти, которая, напротив, ненавидела «Хаб» и всякие «счастливые часы». Ксюша предпочитала демократичные заведения, а Китти те, где было дорого и богато. Ксюша любила рэп, а Китти слушала исключительно джаз. Я была хамелеоном: иногда мне хотелось Джека за шесть баксов, а иногда мохито за двадцатку, иногда мне хотелось уйти с Ксюшей в отрыв на какой-нибудь сумасшедшей студенческой вечеринке, а иногда - чинно и степенно цедить бокал рислинга.

57Lana Del Rey, Summertime sadness

Оказавшись у стойки, я попросила джин-тоник.

- Кира-сан, - на горизонте всплыл управляющий. - Давненько вас не было. Вы сегодня одна? - Коидзуми выхватил из рук бармена сапфировую бутылку, поставил её на место и указал пальцем на изумрудную.

За полгода он не забыл не только моё имя, но и мои предпочтения. С каких пор синонимом джина для меня стал «Танкерей», я и сама уже не помнила. Возможно, попробовать его меня надоумила рыжая алкоголичка постбальзаковского возраста из «Одинокого мужчины». А может, я поддалась влиянию мужчины не особо одинокого и далеко не такого идеального, как главный герой того фильма. Неидеальный мужчина спрашивал, что я буду, и, услышав ответ, бросал управляющему короткое «ти энд ти» 57 . Неидеальный мужчина был лучшим другом Платона, неидеальный мужчина был настолько не идеален, что женился на барменше из «Колодца памяти», которая пару раз ставила передо мной бокал «Тан-керея» с тоником и лаймом.

- «Бомбей Сапфир», пожалуйста.

Коидзуми кивнул. Он не понаслышке знал о трагикомичном эпизоде полугодовой давности, лишившем его не самой добросовестной работницы, а меня не самого преданного кавалера, и будто извиняясь, был невероятно обходителен и учтив. Он проводил меня вглубь бара, где я могла спокойно пить, не будучи атакованной озабоченными экспатами.

Усевшись за стойку, я почувствовала себя незваным гостем на чужом балу. Я была первогодкой. Я была никем. Я не жила на Аояме 58 , у меня не было сумки из лимитированной коллекции «Валентино», как у дамы далеко за пятьдесят, щебечущей с подругой за столиком у окна, у меня не было не то что машины, у меня даже кровати не было.