Давид Гроссман - Как-то лошадь входит в бар

А он мне и не напомнил, даже словом не обмолвился.

– Но вам придется вооружиться терпением, братья мои, потому что это история, которую я, клянусь Господом, никогда не рассказывал на своих выступлениях. Не рассказывал ни на одном выступлении вообще, ни одному человеку в частности, но нынешним вечером это со мной случится…

И чем шире становится его улыбка, тем все больше и больше мрачнеет лицо. Он смотрит на меня, беспомощно пожимает плечами, весь он – словно перед гигантским прыжком, сулящим опасность, который ему придется совершить, ибо иного выбора у него не остается.

– Итак, вот вам мой сказ, новый-хреновый, прямо из упаковки, еще даже не уложился у меня во рту, и этим вечером, дамы и господа, вы будете моими подопытными кроликами. Люблю вас пламенно, Нетания!

Опять взрывы смеха, неизбежные аплодисменты, переходящие в овацию. Он снова делает глоток из термоса, выступающий кадык поднимается и опускается, и каждый сидящий в зале замечает отчаянную жажду, а он сам чувствует, что его жгучая жажда бросается в глаза. Кадык прекращает движения. Глаза поверх термоса устремлены прямо на публику. В растерянности – несколько неожиданной у него и даже трогательной – он возвышает голос до крика:

– Короче, Нетания, заброшенный проект! Вы со мной? Не испугались? Саба́ба , прекрасно, но необходимо, чтобы вы были со мной сейчас, чтобы вы обняли меня, будто я ваш давно потерянный брат. И ты тоже, госпожа медиум. Нынче вечером ты меня удивила, признаюсь, ты явилась ко мне из тех мест, которые я вообще… где давно уже не ступала нога белого человека…

Он подворачивает штанину, чуть ли не до колена обнажает икру правой ноги – она худющая и с проплешинами, обтянута пергаментной кожей, – разглядывает:

– Ну ладно, ни одна нога желтоватого человека. Но тем не менее я очень рад, что ты пришла, госпожа медиум. Мне неведомо, что́ привело тебя сюда именно сегодня, но, послушай, возможно, у тебя возникнет и профессиональный интерес к моему рассказу, связанному… как бы это сказать… с привидением, с духом, призраком. Возможно, ты даже сможешь связаться с ним прямо отсюда, но предупреждаю: связь только за счет вызывающего! Нет, на полном серьезе, эта история – не простой случай, скажу я вам. Дело об убийстве, так сказать, только не совсем ясно, чье убийство, и можно ли вообще назвать это убийством, и кто там убит на всю жизнь.

И он со сцены озаряет всех широкой, от уха до уха, клоунской улыбкой:

– А теперь, братья и сестры, примите безумную и смешную до слез историю о моих первых похоронах …

Он приплясывает вокруг кресла и боксирует с пустотой, бьет, ловко уклоняется нырком и снова бьет в пустоту. «Порхать, как бабочка, – на канторский мотив распевает он девиз Кассиуса Клея [70] Кассиус Клей (1942–2016) – американский боксер-профессионал, один из самых известных представителей мирового бокса XX века. В 1964 году вступил в негритянскую организацию «Нация ислама» и принял имя Мохаммед Али. , – и жалить, как пчела» .

Раздаются смешки, легкое покашливание, многие усаживаются поудобнее в предвкушении удовольствия. Но только я опять неспокоен. Очень неспокоен. Мой столик отделяют от выхода лишь пять шагов.

– Мо-и пер-р-р-вые по-о-хоро-ны!

Он провозглашает это снова, но на сей раз – трубным голосом шталмейстера в цирке. Долговязая дама с соломенными волосами, сидящая за столиком в конце зала, разражается хриплым стаккато смеха, и, издав зловещий звук, останавливает ее с сцены, пронзая взглядом:

– Йа́, А́ лла [71] Йа́, А ́ лла – обращение к человеку, выражающее недовольство; возглас восторга, восхищения или потрясения (от арабск . «О, боже!»). Популярный разговорный оборот. , вашу… Слушай, Южная Нетания! Вам говорят: «Похороны» – и вы тут же начинаете смеяться? Это у вас инстинкт такой?

Публика отвечает смехом, но он даже не улыбается. Наматывает круги по сцене и разговаривает с самим собой, жестикулируя:

– Что за проблемы у этих людей? Какой нормальный человек смеется над такими вещами? Но ты же сам видел. Прямо наповал! Магнитуда в семь баллов по шкале Довале. Я просто не понимаю этих людей…

Он останавливается, опирается на спинку кресла:

– Сказано «похороны», сестра моя. – Он сверлит взглядом долговязую даму. – Что такого я попросил, миленькая? Немного соболезнования, чуточку жалости – слышали вы когда-нибудь такое слово, леди Макбет? Жалость! Ведь речь идет о смерти, леди! Похлопаем смерти!