Давид Гроссман - Как-то лошадь входит в бар

– Эй, эй, – перебил я, – ты немного увлекся.

– Нет, нет, я не просто так появился… Я знаю, что говорю. По газетам я следил за твоими судебными процессами. Пресса цитировала и вынесенные тобой вердикты, и то, что ты говорил об обвиняемых, об адвокатах. И каждое твое слово – что нож острый. Однако в последнее время ты как-то исчез из моего поля зрения, но я помню, у тебя было несколько громких дел, что вся страна… И поверь мне, Авишай, ваша честь, даже не знаю, как тебя называть, но у меня в таких делах глаз наметан. Иногда это было почти как читать книгу.

Его наивность меня забавляла. Возможно, даже более того. Я думал о тех приговорах, которые написал, шлифуя и оттачивая каждую фразу, время от времени включая в них – разумеется, с соблюдением пропорций и без всякого высокомерия – яркие метафоры и цитаты из стихотворений Фернандо Пессоа [66] Фернандо Пессоа (1888–1935) – португальский поэт, мыслитель, эссеист. , Константиноса Кавафиса [67] Константинос Кавафис (1863–1933) – поэт, считающийся лучшим из всех писавших на новогреческом языке. или Натана Заха [68] Натан Зах (р. 1930) – известнейший израильский поэт, переводчик, литературовед, лауреат Премии Израиля и многих других литературных премий. , а порой и емкий поэтический образ, придуманный мной самим. Внезапно я преисполнился гордостью за них, за мои написанные вердикты, за скромные, увы, позабытые мои творения.

И вдруг промелькнула картина: примерно пять лет назад Тамара сидит на стуле в кухне, поджав под себя одну ногу, рядом с ней на столе чашка – с горячей водой и мятой, остро отточенный карандаш барабанит по зубам, и этот звук сводит меня с ума, а она проходится по моим страничкам «частым гребешком от вшей для сентиментальных прилагательных, чересчур резких образов и прочих излишеств, которым подвержена ваша честь» (сам я в гостиной хожу из угла в угол, жду приговора).

– Значит, это все, чего ты от меня хочешь?

Я рассмеялся. Мне требовался глубокий вздох.

– Тебе нужен частный приговор? Скромная приватизация судебной системы? Судья является на дом с частным визитом? Совсем неплохо…

– Приговор? – Он поразился. – Почему приговор?

– Ах, нет? Я думал, что ты, возможно, хочешь что-то мне рассказать, чтобы я мог…

– Но с чего вдруг «приговор»?

Из телефонной трубки до меня долетел холодный, резкий ветер. Он проглотил слюну:

– Только приди на мое представление, посмотри на меня немного, а потом скажи мне – без всякой жалости, это самое важное – две-три фразы, как ты умеешь, не зря ведь я тебя выбрал…

И он снова ухмыльнулся, но в голосе я уже услышал неуверенность.

Я совершенно не сомневался, что это еще не все. Что-то за всем этим здесь прячется, возможно, даже и от него самого. Я задавал еще вопросы, пытался зайти и с той стороны, и с этой, заостряя и оттачивая до предела своих возможностей, но ничего не помогало. Он никак не мог ясно и понятно объяснить свои намерения, кроме смутного стремления, чтобы я «его увидел». Наша беседа пошла по второму кругу. Я чувствовал, что с каждой минутой рушится его наивная ребяческая надежда, будто между нами не было сорока с лишним лет полного разрыва.

– Предположим, – пробормотал он, когда я уже решил сформулировать свой отказ, – предположим, ты посидишь там и посмотришь на меня час, полтора, не более, я уже тебе говорил, все зависит от того, как пойдет, а потом позвонишь мне или пошлешь письмо по почте, будет очень приятно получить письмо от кого-то, а не от службы судебных приставов, взыскивающей долги, всего одну страничку, даже нескольких строк будет достаточно, возможно, даже одной фразы. Ты ведь можешь одной фразой прикончить человека…

– Но для чего? Зачем?

Он снова смущенно хихикнул:

– Полагаю, мне хотелось бы от тебя услышать, что у меня есть кое-что из того… Оставь, не стоит.

– И все-таки?

– Так сказать, что́ воспринимают те, кто видит меня? Что́ люди знают, когда смотрят на меня… те вещи, что от меня исходят. Ты меня понял?

Я сказал, что нет. Собака подняла голову, посмотрела на меня, унюхав ложь.

– Ладно, – вздохнул он, – отправим тебя спать. По-видимому, не подействует.

– Погоди, – сказал я, – продолжай.

– Это все, – ответил он, – у меня больше ничего нет…

И именно тогда что-то в нем прорвалось, забило фонтаном:

– Скажем, я иду по улице, а мне навстречу некто, он со мной не знаком, обо мне ничего не знает. Первый взгляд – бум ! Что он воспринимает? Что у него «записывается» обо мне? Не знаю, объясняю ли я самого себя…