Борис Дышленко - Контуры и силуэты

Я не стал осматривать развалины на углу Лиговского проспекта: в них было много удобных мест для засады и удобный выход на улицу Жуковского, но оттуда не в кого было стрелять — артисты входили через служебный вход, с той стороны, где сейчас стоял певицын “крайслер”. С той стороны, на Греческом проспекте можно было найти укромное местечко, но попасть на таком расстоянии в движущуюся, да еще прикрываемую телохранителем мишень, и при этом точно в глаз... Я вспомнил широкополую, закрывающую всю верхнюю половину лица шляпу певицы. Нет, это невозможно. А этот выстрел должен быть особенно эффектным, более эффектным, чем предыдущий. Это медленное телевизионное действие развивается по нарастающей. Если первое убийство произошло в тишине отдельной квартиры, второе — на глазах менеджера и охраны, плюс предварительная реклама по телевидению, то третье должно прогреметь как взрыв. Но не взрыв. Что убийство готовится, в этом сомневаться не приходилось, но как и каким способом будет усилен эффект, и что там еще придумал дьявол? Ставки росли, и я ждал, когда же он положит карты на стол.

О черной метке пока нигде не упоминалось, и это было странно. Не может быть, чтобы кроме меня и менеджера этого до сих пор никто не заметил. Я подумал: не в этом ли заключается эффект третьего убийства? Когда телевидение наконец сообщит о трех странных совпадениях, трех отметках, предшествовавших убийствам... Да, заинтриговать публику, создать соблазнительную атмосферу тайны и ужаса. Так действуют маньяки и террористы.

“Творческие возможности человека безграничны, — сказал я себе, — но тут что-то еще. Не может же пресса сознательно подыгрывать убийце. Нет, это все-таки не маньяк. Несомненно, за этим кто-то стоит, а пути влияния на прессу разнообразны: от прямого запрета до сговора”.

Дверь служебного входа открылась, и на бетонную террасу вышли две знакомые фигуры. Одна из них была элегантной фигурой моего бывшего однокурсника, в “борсалино” и пальто с бархатным воротничком, атташе-кейсом в затянутой перчаткой руке больше похожего на банкира, чем на полковника; второй был такого же роста, но менее заметным и как будто обобщенным в своем темном плаще и шляпе, как слабое изображение на экране или просто тень. Было в нем какое-то безразличие и отстраненность. Спустившись по ступенькам, они подошли к сверкающему черной эмалью “мерседесу” и остановились возле него, продолжая разговаривать, причем говорил, в основном, полковник, второй же только иногда кивал в ответ, не вынимая рук из карманов плаща. Мне показалось, что сейчас они расстанутся, но оба сели в машину, и через минуту “мерседес” мягко тронулся с места и, проехав до конца здания, скрылся за углом.

“Так, — подумал я, — кажется, полковник нашел свое «привидение»”.

У меня было такое впечатление, что я уже видел эту сцену.

Дождь усиливался и, кажется, собирался стать проливным. Чтобы укрыться от него и посидеть в спокойной обстановке, я зашел в небольшое кафе, одно из тех, которых много появилось последнее время, с виду приличных, а на самом деле полублатных заведений, открытых на бандитские деньги через подставных лиц. Может быть, это было и не такое, однако, когда я вошел в низкое, сводчатое и почти пустое помещение, сидевшая в одном из закутков компания молодых и крепких мужчин уставилась на меня во все глаза, как в американском вестерне в салуне на Диком Западе глядят на появившегося в дверях чужака. Это пошло к моим утренним рассуждениям о нашей жизни. “Яичница с беконом, психоаналитик, бабки, холдинг, оффшор, банщик мафия”, — подумал я, проходя к стойке бара. Я заказал джин с тоником и прошел в другой закуток, по той же стене, чтобы эти “гориллы” не видели меня, я их тоже не хотел видеть. Зато отсюда мне была видна часть стойки со стоящим на ней цветным телевизором, где в этот момент начиналась музыкальная программа “Лидер”. Сегодня показывали красивую, но неинтересную певицу, которую редко можно было увидеть на афишах, но которая последнее время все чаще стала мелькать на телеэкране. Это называется “раскруткой”, принцип, который как-то вкратце объяснил мне один шоу-дилер, и сейчас мне было интересно, какое место в “раскрутке” занимают освободившиеся места. В прежние времена, я помню, нужны были годы и годы только для того, чтобы прочно утвердиться на эстраде, а уже потом, сначала изредка, а дальше чаще появляться на телеэкране. Теперь, наоборот, путь на эстраду лежал через телевизор. “Дайте мне пятьдесят тысяч долларов, — сказал мне тот же шоу-дилер, — и я из любой девчонки с улицы сделаю звезду”.