Борис Дышленко - Людмила

Я подошел к столу, обошел его. Доктор сидел неподвижно — а с чего бы ему шевелиться? Я протянул руку и взял свой револьвер. Мой старый наган. Я знаю, что этого делать нельзя: система Вучетича известна всем, и никакой сыщик не дотронется до орудия убийства, чтобы не оставлять на нем отпечатки пальцев. И я бы не стал, но в дверях, как в зеркале мой светло-серый стоял напротив меня, и каждое его движение было моим. И если бы я улыбнулся, он улыбнулся бы тоже, но я не улыбнулся ему, если б я сделал движение влево, он повторил бы его вслед за мной, но я не сделал движения налево, я сделал резкое движение вправо, и дверной проем сразу же оказался пустым.

Выскочив из-за стола, я рванулся вперед, но уже не увидел его потому что его движение — я уверен — было зеркально моему, однако и в коридоре его уже не оказалось. Я слышал только шаги, его тяжелый бег впереди, и если бы мне удалось... если б только мне удалось срезать нужную хорду на этой дуге и на секунду... нет, на десятую долю секунды поймать на мушку натянувшуюся между лопатками ткань, тогда... Тогда я вбил бы, я всадил бы в его спину одну за другой три пули, да, одну за другой три пули между его движущихся лопаток и, наклонившись, увидел, как гаснет ненависть в его глазах, но...

Но я не заметил, как распахнулись на стене две слишком легкие створки дверей и я, прокатившись по этой дуге, провалился туда, а потом, уже падая, падая, послал три пули и обернулся на шорох. Ничего — это крошки, просто крошки штукатурки от предыдущего выстрела осыпались под бумагой обоев.

Я встал, отряхнул пыль со своих все еще летних светло-серых помятых брюк. На белых стенах среди многих следов от крючьев, с которых уже сняли тяжелые полотна, затерялись следы моих пуль.

Я прошел за дубовую кафедру, распахнул дверь на себя и через плечи покойника в пустой зал ворвался голос, сменивший предыдущего диктора. Он говорил о злоупотреблении пытками в Чили, он говорил о людоедстве в республике Чад, он говорил о психотропных средствах в Советском Союзе. Я положил револьвер на стол рукояткой к профессору и прошел через кабинет в коридор.

Какие-то тени мелькнули там, в конце коридора, тени, удвоенные тенями теней. Они несли какие-то предметы, кажется подрамники и рулоны. Изнутри там было заперто на засов — о нем не стоило беспокоиться.

Я вернулся, чтобы еще раз посмотреть на своего шефа и заодно забрать истории болезней художников, но шеф, то есть его труп, был там не один. Рядом с ним, сохраняя своеобразную верность, стоял страшный «горилла». В свой огромной лапе, направленной на меня, он держал мой револьвер.

— Думаешь уйти? — сказал «Кинг-Конг».

— Где уж там, — усмехнулся я. — Главное дело советского человека не пускать. Сучий комплекс.

— Пытаешься разозлить? Куда больше?

— Да нет, злить тебя пустое дело — ты без этого трупа и разозлиться не сможешь. Я на счет сучьего комплекса. Ты замечал, — спросил я, — когда смотришь какой-нибудь иностранный фильм... Ну, такой, приключенческий: что-нибудь с перестрелкой, с дракой, особенно с погоней — на чьей стороне сочувствие, замечал?

— Что-то я тебя не пойму, — прохрипел «Горилла».

— Это потому, что ты тупой, — сказал я, — но это ничего — я сейчас объясню.

Если фильм советский, — объяснял я, — то главное, чтобы преступника поймали. Понимаешь, о чем я?

— Ну, — «Горилла» напряженно думал.

— Ну, а если фильм иностранный, то и публика иностранная, понимаешь?

— Ну?

— Им плевать на преступника — они переживают за беглеца, соображаешь?

— Постой, а зачем ты мне все это говоришь? — настороженно спросил меня охранник.

— Для того, чтобы отвлечь тебя, дурак, — сказал я, когда он уже падал.

Тетерина я увидел немного раньше, когда он появился в дверях за спиной охранника, но что было у него в руке, я тогда не понял, все же надеялся, что что-то достаточно тяжелое. Оказалось, что это сложенный деревянный треножник.

— Посмотрите, цела ли у него голова, — попросил я Тетерина. — Штука тяжелая.

Художник нагнулся. Когда он появился из-за стола, в руке у него был наган. Тетерин повертел его в руке, положил рядом с приемником, который теперь молчал: наверное, охранник падая выдернул штепсель.

— Сколько следов, — сказал я.

— Вам не нужен? — спросил художник, ткнув рукой в револьвер.

— Теперь нет, — сказал я. — Вообще, здесь скоро будет много вооруженных людей... Если застанут здесь, будут допрашивать.. Вообще, лишние хлопоты. Так что лучше вам здесь не задерживаться дольше. Я вижу, одежда на вас своя, вот только как вам быть с вашими... Ну, там у вас холсты, мольберты — всё, чем вас снабдил этот любитель дарового искусства. Вот с этим как?