Борис Дышленко - Людмила

— Ха! — воскликнул художник, вставая и пытаясь найти босой ногой вторую туфлю. — Как я понимаю, продолжение беседы. На этот раз, — сказал он, разводя руками, — окна предусмотрительно забраны решетками. Или, напротив, это я переоценил тогда свои возможности, и ко мне прислали одного из местных костоломов, чтобы вбить в меня вдохновение? — он усмехнулся.

— Метод себя не оправдал, — сказал я. — Ваша сестра прислала забрать вас назад, но добираться будете сами. И поторопитесь, — сказал я, — даже если придется ехать в пижаме. Впрочем, — я подумал, — может быть, у вас здесь есть свое платье.

Вот вам еще два ключа, — сказал я, — потому что я пойду наверх — мне надо выпустить еще двоих ваших коллег. А вы откроете эти палаты и объясните художникам в чем дело. Сматываться нужно скорее, пока администрация не перевезла картины.

— А в чем дело? — спросил он. — Что я должен объяснить?

— Только то, чтоб скорей смывались, — сказал я. — Берите ключи. Остальное мое дело.

Я вышел и по той же чугунной лестнице поднялся на третий этаж. Здесь было темней, только редкие лампочки светились над дверями палат, как какие-то молочные бельма, но этого было достаточно, чтобы разглядеть номера.

В палате, куда я вошел, сильно пахло масляными красками, но было темно. Пошарив рукой рядом с дверью, я нажал выключатель, и яркий свет осветил помещение и человека в полосатой пижаме, спавшего на диване (да, видимо, художникам здесь были предоставлены эти привилегии — и диваны вместо больничных коек, и спать, когда хочется, и, может быть, что-нибудь еще, сообразуясь со вкусом, — у этого, например, были полосатые занавески на окнах). Художник сел и стал растирать опухшее со сна лицо.

— Кто вы? — охрипшим голосом спросил, присматриваясь ко мне художник. Верно, это был тот самый седовласый встретившийся мне тогда на лестнице человек, только он меня сейчас не узнал. — Кто вы? Я вас здесь не видел. Вообще, вы не похожи на здешних сотрудников.

— Я не здешний сотрудник, — сказал я, — но вообще, мы с вами однажды встречались. На лестнице вашего дома. Ну, вспомните, когда ваша жена...

Художник взъерошил седую, пышную шевелюру, стал внимательно прищуриваться, вглядываться в меня.

— А-а! — неожиданно заорал он так, что я вздрогнул. — Конечно, не здешний, — гнусаво завопил он, — не здешний — просто сотрудник. Сотру-у-удник. Из тех, что подглядывают, подслушивают, подбрасывают, словом, подлавливают, — он радостно, даже как-то дружелюбно расхохотался, — просто сотрудник. Можно сказать «Сотрудник с большой буквы Эс».

У него было странное произношение. При грамотной и даже, пожалуй, чрезмерно литературной речи, какой-то гнусавый, видимо, выработанный долгими годами лагерной жизни выговор. Я подумал, что, может быть, своего рода мимикрия, заставляющая и дальше сохранять эту неприятную манеру. Сейчас у меня не было времени разбираться в этом.

— Верно, — сказал я, — из тех самых. И на этот раз знаете, кого я поймал?

— Интере-есно, — опять своим гнусавым голосом протянул он. — Стоп, угадал! Леди Годиву, так?

— Почему Леди Годиву?

Я удивился: почему из всех исторических и неисторических персонажей он выбрал именно Леди Годиву?

— Ну, как почему! — крайне темпераментно, но все так же гнусаво возгласил художник. — Ну, как же не поглазеть в щелочку на то, на что любой кроме «сотрудника» вообще откажется смотреть?

До меня дошло.

— Нет, не Годиву, — сказал я. — На этот раз не Годиву. И все-таки, может быть, вам интересно?

Я огляделся: в комнате стояло четыре мольберта — три академических — и один треножник, четыре картины, каждая размером, примерно, с чертежный планшет, только та, что на треножнике, была поставлена вертикально.

— Это всё — вы? — я обвел рукой холсты. — Всё это вы пишете?

— Да, вот веду четыре картины, — опять гнусаво ответил Тетерин. — Я всегда так работаю. Параллельно. А вы что, полюбоваться пришли? Вы сейчас говорили, что кого-то поймали. Кого же?

— Да, поймал, — сказал я. — Вашего доктора.

— Ну-ну, — засмеялся Тетерин. — Это что же, его шуточки?

— Нет, — сказал я. — Это мои шуточки. Я тоже — параллельно.

Тетерин вскочил, посмотрел на меня своими дикими, однако отнюдь не безумными глазами, потом снова сел и успокоился.

— Ну, значит, пауки в банке, — сказал он. — Что? Что-нибудь не поделили?

— Думайте, что хотите, — сказал я. — Здесь рядом еще один ваш коллега, — я протянул ему бирку с ключом, — так что собирайтесь. Не знаю, как на счет одежды, но уж это вы постарайтесь. Прощайте.