Борис Дышленко - Малые Шведки и мимолетные упоминания о иных мирах и окрестностях

— Да нет, — отвечают все, — не родственница. Просто фамилия похожая, вроде как у вас с Бодлером.

Петлюра вроде бы тогда успокоился, потому что, хоть он и девственник был, так что никакого опыта не было, из всех женщин ему больше не нравилась Верка Сердючка, вот он и успокоился. Подумал даже, что Москва далеко, а Питер вот он, рядом, может, туда?

«И правда, — думает Петлюра, — может, махнуть лучше в Питер? Слава, конечно, не такая, как там будет, а с другой стороны, чего я в этой Москве не видел?»

Ходит и, кого встретит, сейчас Бодлера показывает. И так он надоел всем со своим Бодлером, что и не подходи, особенно если про цветы читать начнет. А так ничего парень: и по хозяйству Усладе помогает, и так.

Однажды Сосатель (ему же лет под пятьдесят было) привязался к Телке, жениться хотел. Он думал, что с высшим образованием, так всякая пойдет — ну, цены себе не сложит, такой был. Правда, дом у него был в порядке, а у Телки, наоборот, все разобрано. Но при этом, что ей Сосатель с мелиорацией — вокруг кобелей много, а тут еще еврей на своем «мерседесе». Еврей, правда, тоже не дурак: понимает, почему Телка на него глаз положила. Но и Сосатель видит, что ему не светит, заревновал. Он тогда от расстройства даже заболел ликантропией (в Шведках оборотничеством называется).

А там одна одинокая семья жила — четверо. Ну, отец, мать, как положено, а сын и дочь — те разного возраста. Этот, огорченный, по ночам у забора туда-сюда, туда-сюда, а ночи лунные были — все ясно.

Батька вышел с дубиной, шведец, как все, еле в дверь проходит. Я тебе, говорит, оборотню, сейчас так накостыляю, что ты уже не от ликантропии завоешь. Тоже грамотный был.

И так он долго болел, пока его не вылечила народными растениями сестра Ожурдихина, которая уже давно была на подозрении.

Шведцы спрашивают, само собой, интересуются:

— Что, в самом деле по ночам на луну воешь или просто придуряешься, косишь, как по-шведски говорят?

А Сосатель, тот глаза отводит: не нравятся ему эти разговоры, да и Ожурдихину не хочется подводить.

— Да это так, — говорит Сосатель, — профилактика. Это я на всякий случай. Вроде прививки.

Ну, потом все, конечно, забыли — своих дел хватает.

В городе Жмых (это где Бермудская баня была), все-таки райцентр, — там библиотеку распускали. Книги бесплатно — бери кто хочет. Сосатель выбрал, взял одну поновее. Вернулся, идет мимо Телкиного дома, та стоит, «Дирол» без сахара жует.

— Вот, — Сосатель ей врет, — из Питера еду. Книгу там купил, читать буду.

Все впечатление на Телку хотел произвести.

Та говорит:

— Почем?

— А вот, — Сосатель показывает.

— Тьфу, — говорит Телка, — мог бы и подороже взять — читать стыдно. Я б лично не стала.

Сосатель обиделся, но, с другой стороны, сам виноват — все равно ведь бесплатно давали. Пошел, встретил Сметану, те с Пингвином шли.

— Вот, — Сосатель им сказал, — в Питере книгу купил. Телка не понимает, деревня.

Дурак Сметана взял, посмотрел.

— Эзра Паунд? — говорит. — Самое то. Давай за десять. Я Петлюре подарю, а то он своим Бодлером уже так достал, особенно когда про цветы начинает.

А Сосатель говорит:

— Двадцать.

— Ладно, — говорит Сметана, — пятнадцать.

Тот — ладно.

Так разошлись.

Говорят, на Западе люди дольше живут — это понятно: они дальше, там и солнце поздней заходит. У нас, конечно, не так, хотя Усладин Федор, наоборот, был в летах, и никто не знал, когда помрет. Потому что с него все как с гуся вода, а с другой стороны, как с козла молока, так и пьет весь день. Как-то ночью уже совсем одурел, вышел за забор, думал, к заливу идет, а сам в другую сторону. Идет все вверх и вверх, и страшно ему, а все идет, и все вверх да вверх. И чем дальше, тем выше, и чем выше, тем страшней. Видит, там впереди еще пригорок, а на пригорке забор и берез штук двадцать одна. Подумал, подумал, догадался — кладбище. Вдруг оттуда, из-за берез, тень надвигается: вроде человеческая тень, а самого нет. Тут уже совсем испугался.

— Эй, — говорит, — ты! Как там тебя?

А привидение сказало:

— Федор.

Тогда понял Федор, что это раздвоение личности. Так и пришел домой. Сидит, раздвоенный, на крылечке и с кем-то вторым переговаривается.

— Как тебя? — спрашивает.

А тот отвечает:

— Федор.

— Ну давай, Федор.

Тетка Услада услышала разговор и давай Петлюру звать, а тот — за Дураком. Все вместе стали Федора лечить, только тот, тезка, упрямый оказался, никак не уходит. Ну не гнать же, если хозяин пригласил. А утром Федора опохмелили, а того уж нет.