Борис Екимов - Осень в Задонье

— Ты тут поглядывай, — сказала Катерина. — Не дай бог…

Дед Атаман лишь вздохнул, а потом, проводив уходящих: согнутую старуху с костылем и глухого Фатея, негромко повторил сказанное прежде:

— Всем бы нам надо сгореть… Доразу. Не килечить.

Эти слова водне нынешнем дед Атаман повторял не раз, встречая и провожая людей, к пожарищу приезжавших: станичного участкового — брата Валентины, Федора Ивановича Басакина, кого-то еще.

Приезжали, смотрели, вздыхали да охали, строили догадки:

— Либо искали чего, поживиться? Заронили огонь.

— Может, Сашка проведывал? И по пьянке…

— Строить долго, спалить — одной спичкой.

— Говоришь, в три огня горело?

— Вроде так.

— Пожарные глядели?

— А какой дурактуда полезет? Там еще жар. У Аникея — погреба. Провалишься и — на шашлык.

— Такое подворье … Ушел и с собой унес, — горевал Федор Иванович. — Упреждал эту дуру.

Приезжали, смотрели, строили догадки. Хотя чего там гадать? Ответ простой: хозяина нет, вот и сгорело. Так было, так будет, пока есть чему гореть на этой земле.

На прощанье деду Атаману наказывали:

— Ты сам тут не сгори. Дымит… Сушь, ветер. Раздует…

Погода к тому располагала. Вечернее солнце огненным шаром садилось в желтый расплав. Понятно, что к сильному ветру. Он и в ночь не утих.

Дед Атаман, считай, до утра не спал. Приляжет и встанет. Пойдет в обход. Недолго поглядит телевизор и снова за ворота выходит.

В ночи пожарище будто живело. Курились дымы багровые. Порой доносились явственно какие-то звуки: под пологом пепла что-то рушилось и где-то глухо взрывалось, выказывая языки пламени, которые скоро гасли. На подворье было много всего: глубокие подвалы, погреба, подземные тайные ухороны, известные лишь хозяину. Все это не вразпрогорело и рушилось не зря. Одно слово: Басакино хозяйство, в котором много всего.

Тут разве заснешь? Тут нужен глаз и глаз. Хотя порою повторял старик, уже лишь себе, но вслух:

— Надо бы и нам сгореть, одним уж разом…

И это были не просто слова, но чистая, голимаяправда.

Теперь, после пожара, это стало яснее ясного: хутору пришел конец. И последним жильцам, даже старым, здесь не дожить. Хорошо, если до зимы дотянут кое-как. Летом народ приезжает: рыбаки, земляки, родичи. Догадливыйхлеба привезет. А вот осень придет, задождит. Тогда матушку-репку пой. Машина — лишь у Вахида. Он, пусть и неплохой, но чечен. Чужиеему не нужны. Пустой хутор для любого чеченасподручнее. Такая у них порода, обычай такой: паси и паси скотину, никто не мешает.

Так что надеяться надо лишь на свои стариковские силы. Но гнутая пополам бабка Катя, вовсе некудовая Ксеня, слепой Савва, Фатей с бабкой — куда они добредут? До кладбища. И то несподручно: дорога — в гору. Значит, ложись на своем подворье, как в старые времена да в войну: малая ямочка и — господи, упокой.

У деда Атамана в областном городе были родные: сын да внук. Они, может, и примут. Конечно, примут. Зовут. Но доживать у них горше горького: в тесноте, в непривычном быте.

Когда-то, еще при живой жене, загадывая наперед, надеялись на «престарелый дом», который был в колхозе. Там доживали старые люди, и не только безродные: у иных дети и внуки в райцентре да в городе; но здесь роднее: рядом — хата своя и люди свои. Зимовали старики гуртом немалым, чтобы не топить печи. Летом расползались по своим дворам. Но вовсе немощныежили там круглый год. Кормежка и уход — от колхоза. И даже — сестра медицинская. Приют был хороший, назывался он «Дом ветеранов». Место удобное, возле старого храма, порушенного, возле молельного дома, живого, рядом с больницей.

А теперь ни колхоза нет, ни «Дома ветеранов». Теперь в том доме кафе, там пьют и гуляют. «Голубой туман» называется. Немало молодых он уже затуманил.

Басакинские старики потихоньку доживали на хуторе рядом с Аникеем, который говорил: «Своих не кину». И не кидал: хлеба привозил, крупы, таблеток, при нужде попутно до станицы, в райцентр подбросит, больничную машину вызовет, ему не откажут.

Но Аникея нет, а теперь и подворья басакинского нет. И что впереди? Беда в одиночку не ходит. Это примета старинная.

Пожарище перестало тлеть и дымить на третий день, но, как прежде, смердело. А той же неделей и тоже ночной порою пришла беда новая, которой страшней не бывает: в одночас всех богов хутор лишился.

Днем ранее приезжали какие-то «поисковики», в пятнистой, вроде военной форме. Они по домам, по старым людям ходили, выспрашивая о местах здешних сражений да воинских кладбищ, немецких и наших. В Задонье бои шли страшенные, долгие. Народу здесь полегло что травы. Старики не таились: принимали гостей, обо всем рассказывали охотно.