Борис Екимов - Сколько много всего!..

МИНУВШИМ летом для маленького Мити наш старый дом, а точнее — усадьба, был местом очень приманчивым.

— Пиехали… — просил он. — Огоёд пиливать… Шлянг, пиливальник… Пиехали…

По прибытии он первым делом проверяет, всё ли на месте: цветы, грядки, деревья.

— Питуньи! — указывает он пальцем. — Бахотки! Омашки! — и вовсе трудное. — Иагины…

Все на месте: георгины, ромашки, бархотки. Все цветет и пахнет, радуя и меня, старого, и малого Митю.

Наступает черед огорода.

— Огуйцы! Бакажаны! Помидои! — и здесь, слава богу, ничего не пропало. — Мойковка. Люк. Укёп… Будем кусать! — и почему-то изо дня в день первыми проверяет на вкус именно перья лука, веточки укропа; рвет их, жует, морщится, сообщает: — Гойкий… — но все равно глотает. И тут же закусывает хрустким огурчиком. — Са-адкий…

Потом обходим дозором кусты и деревья.

— Висенка! Абикосы! — обходим, клюем там и здесь, вольные птахи. — Смоёдина! Си-ивы! Сколько много всего! — Малыш не может сдержать радости. — Сколько много…

И вправду ведь много, хотя в нынешние времена старый дом и его усадьбу с былым не сравнить. Где наш виноградник? Где малинник? Где гряды пахучей клубники? И яблони когда-то были всех сортов от ранних «бели», «яндыковки» до нежного розовощекого «бельфлера», поздних «симиренко», приглядного темно-красного «старкена», который радует глаз до ноябрьских заморозков, а потом прячется в погреб; на всю зиму запас, до новых яблок.

— Богатая усадьба, — со вздохом позавидовал один из гостей моих — человек поживший.

Богатая… Нынче — лишь одиннадцать соток земли, прежде было почти двадцать. Пятаячасть гектара. Сто метров длиною и двадцать шириной. Считай, футбольное поле, которое нужно с ранней весны до поздней осени копать, рыхлить, полоть, поливать — словом, работать и работать. Лопата, мотыга, грабли, ведра, поливальник, главное — руки.

Глядя на нынешний наш огород, в котором, как, удивляется маленький Митя: «Сколько много всего!», глядя на сегодняшнее, я лишь вздыхаю. Конечно, растет кое-что: картошка, огурцы, помидоры, баклажаны, перец и прочая зелень, занимая лишь малую часть земли, а остальное — трава, которую я за лето дважды выкашиваю. Корову можно прокормить.

Трудно поверить, но в прежние времена здесь не было и единой сорной травинки. Зелень для кур, лебеду да крапиву искали за двором. Для кроликов — в степи да логу. А в огородах — лишь аккуратные грядки и грядки, лунки да борозды, ряды и ряды помидоров, капусты, картофеля, свеклы, редьки, лука, моркови и прочего. Так было у всех в нашем поселке во времена послевоенные и много позже. Иначе не проживешь. Зарплаты — маленькие, лишь на хлеб-соль да наготу прикрыть. Кормились от огородов, на которых работали всей семьей, стар и млад, зная твердо, что лишь полные погреб да подпол, их закрома да бочки — главная надежда. Хлебные «карточки» ли, продуктовые «талоны» могут в любой день «отменить», зарплату, пенсию «задержать» на месяц, другой, третий или выдать бумажками какого-нибудь «государственного займа». Картошка, капуста да свекла, коли есть они, с голода не дадут помереть.

Недаром, когда соседка наша баба Поля выживала из ума, она летней порой, из последних стариковских сил, день напролет крутила и крутила колесо тяжелого колодезного насоса. Не слушала ни родных, ни соседей и твердила свое: «Все посохнет… Зима придет, чем будем жить. Ребятишки с голода попухнут… Помрут ребятишки…»

Да и только ли она. Другой сосед — Кузьмич — в картофельной борозде не раз падал, теряя сознание. Приходил в себя, отдыхивался и снова — за лопату. Нужды уже не было, но оставалась привычка. Покойная тетушка моя, после инсульта, твердила и твердила: «Хочу работать… Чего вы лопату хороните? Я работать хочу».

Привычка? А может быть, это просто жизнь с землей породненная.

Нынче времена иные. Перед гостями хвалятся убранством дома, мебелью, паркетом ли, кафелем. Вспоминаю, что в старые годы по теплому времени гости нашего дома прямиком от калитки сразу шли в огород со словами: «Как у вас там?..» Начинался долгий обход и осмотр грядок и лунок, в свою пору — зелени, цвета, плодов. Разговоры о рассаде, поливе: какой водой да когда… Да чем удобрить, да как рыхлить… Разговоры долгие и душевные словно о живом, родном. Да оно и есть — живое, родное: дышит, растет, все понимает.