Эрнест Гейнс - И сошлись старики. Автобиография мисс Джейн Питтман

И тут я вдруг чуть в очаг не сверзился. Это Джонни Пол так сильно проталкивался вперед. Он толкнул Чумазого, Чумазый на меня повалился, ну а я чуть не влетел в очаг.

— Ты что такую чушь плетешь, Клэту? — спрашивает его Джонни Пол. Джонни Пол и Клэту, они одного примерно роста. Если оба стоят, могут глядеть друг дружке прямо в глаза. — Чего, спрашиваю, мы сюда приперлись, если не собираемся стоять до конца?

Все мы тут же с Джонни Полом согласились. Все как один сказали: пришли, мол, стоять до конца. Тогда Клэту хватает с полки оловянную кружку и кружкой этой по полке как застучит!

— Дайте мне еще одну минуту, одну минуту, а потом, если вам так уж хочется, я замолчу, — говорит.

Ну, мы все притихли.

— Значит, так: шерифа все слышали, — говорит нам Клэту. — Слышали и знаете: он хочет засадить Мату в тюрьму.

— Если так, мы с ним вместе пойдем, — Джонни Пол говорит.

— С какой целью, Джонни Пол? — спрашивает Клэту. — Чего делать будем в городе?

— А то самое, что собирались, — отвечает Джонни Пол.

Клэту вздохнул поглубже и качает головой.

— Джонни Пол, шериф теперь даже не хочет никого из нас арестовать. А знаешь — почему? А вот почему: он уверен, ровно через сутки он сумеет доказать, что утром никого из нас и близко не было от этого двора. Он из-за Фикса с нами возился. Не хотел, чтоб мы в Байонну с ружьями явились: не ровен час туда же и Фикс заявится. А теперь он знает, Фикс дома сидит, и теперь он за нас не тревожится. Он всерьез нас не принимал. Он про Фикса думал, не про нас. Про Фикса, слышишь, Джонни Пол!

— Мне плевать, про чего думает Мейпс и про чего вы все думаете. А сам я вот что думаю. Если Мату сегодня заберут, я поеду вместе с ним. У каждого из нас была причина убить Бо.

— Но никто из нас его не убивал, — говорит Клэту.

— А кто докажет, что я его не убил? — отвечает ему Джонни Пол. — У меня ружье в точности такое же.

— Но ты ведь знаешь, что не убивал его, Джонни Пол, — говорит Клэту. — Сам, в душе, ты знаешь, что никого не убил. — Он обвел всех нас глазами. — Остальные-то хоть понимают, про что я толкую ему? Жакоб? Мэт? Все поняли — про что я ему толкую?

— Я понимаю, конечно, о чем ты речь ведешь, — откликается от двери Мэт. — Но мы пришли сюда, Клэту, стоять насмерть. И я не желаю возвращаться домой несолоно хлебавши. В другой раз мы уж не соберемся так.

— Но мы же сделали все, что хотели, Мэт, — говорит Клэту. — Неужели ты не понимаешь — мы уже все сделали? И никто из нас отсюда не уйдет несолоно хлебавши. Мы уже показали себя. Ехать сейчас в Байонну — а зачем? Чего мы там, в Байонне, будем делать? Ходить вокруг суда и петь… с заряженными ружьями? Ружья для того сделаны, чтоб из них стреляли, но в кого нам стрелять, когда нету врага?

— Я сказал, что сделаю, и точка, — Джонни Пол говорит. — Если Мату отправляют в Байонну, я отправлюсь туда вместе с ним.

Сказал и пошел на прежнее место, распихивая тех, кто на дороге стоял.

Тихо стало. Я вдруг вспомнил, как собирал орехи за деревней и как за мной прислала жена. Я вспомнил, как мне было страшно, когда Бьюла мне сказала, что надо где-то раздобыть ружье, и как мне страшно было, когда я пришел к тете Лине и попросил ее одолжить мне дробовик. А еще я вспомнил, сколько натерпелся и как на моих глазах измывались над моей женой. А потом подумал: еще до меня сколько всего натерпелись мои деды, прадеды. Я думал: вот он настал наконец — день, когда мы с ними за все рассчитаемся. И вдруг на тебе, Клэту говорит, нам всем надо возвращаться домой. Ну, вернемся мы, а дальше что? Я ведь даже ни разу не выстрелил. Пальнул, правда, в дерево разок, чтобы пустая гильза была. Только маловато это. Маловато, если посчитать, сколько я натерпелся за всю свою жизнь. Нет уж, я без боя не уйду, Даже если в этом бою меня убьют.

— И доказывать больше нечего, — слышу я, Мату говорит. — Доказали вы все, что хотели, и баста.

Я, пока раздумывал, все вниз смотрел. А сейчас я поднял голову и поглядел на Мату. Он стоял у очага, усталый такой и голос слабый — трудно ему говорить. Поднял я голову, а он глядит мне прямо в глаза и улыбается. Раньше он меня не шибко уважал. "Кочеток ты рыжий" — так он мне, бывало, говорил. Люди даже сказывали, они с моей Бьюлой шуры-муры крутили у меня за спиной. Я ни его, ни Бьюлу никогда про это не спрашивал — очень уж боялся. Но сейчас его бояться перестал. И он видит: я сейчас ничего не боюсь. Потому он мне и улыбается. И стало у меня на сердце хорошо.

— Не надеялся я до этакого дня дожить, — говорит он. — Нет, никак я не надеялся дождаться этакого дня. Кочет с ружьем, Чумазый с ружьем… Билли, Сажа. Нет, не чаял я такого дня дождаться.