Эрнест Гейнс - И сошлись старики. Автобиография мисс Джейн Питтман

В тот день Джимми вышел вперед последним. Он так долго медлил, что я уж думала, он вовсе не встанет. Но когда он убедился, что все уже говорили, то встал и вышел вперед. Он не пел, а просто пошел туда. Сначала он заговорил с пресвитером Бэнксом, потом с его помощниками и с нами на боковой скамье, а потом повернулся и заговорил со всеми, кто был в церкви. Он сказал, что пришел к нам за помощью. Мы ведь знаем, сказал он, что происходит сейчас повсюду на Юге, и мы тоже должны принять в этом участие. Нам ведь живется не лучше, чем нашим соплеменникам в Алабаме и в Миссисипи. Он побывал и в Алабаме, и в Миссисипи, и даже в Джорджии. Он познакомился с преподобным Лютером Кингом, бывал у него дома, бывал в его церкви и даже попал с ним в тюрьму. Лютер Кинг и участники похода за Свободу побеждают в Алабаме и в Миссисипи, а мы здесь, в Луизиане, даже не начали борьбы.

— Чтобы кончить так, как Йоко? — сказал Джаст Томас.

— Вот потому-то я и приехал сюда, — сказал Джимми. — Из-за того, что они сделали с тетушкой Йоко. Я много раз говорил себе, что нам здесь еще не время начинать. Снова и снова я говорил себе это. Но когда я узнал, что случилось с мисс Йоко, я понял — время настало.

— Время для чего? — сказал Джаст. — Чтоб то же случилось и с нами?

— Я вовсе не хочу, чтобы с вами что-нибудь случилось, — сказал Джимми. — Я хочу, чтобы место, где вы живете, стало вашим.

— Это место никуда не денется, — сказал Джаст Томас. — А вот куда денемся мы, когда нас отсюда выгонят?

— Разве у вас нет детей? — спросил Джимми.

— Все вы такие! — сказал Джаст Томас. — Приезжают сюда, призывают следовать за ними, а потом спрашивают, есть ли у людей дети, чтобы приютить их.

— Джаст Томас тут в церкви не один, — сказала я. — О чем ты нас просишь, Джимми?

— Я главный помощник пресвитера, — говорит Джаст Томас.

— Тогда сам и спроси то, о чем спросила я, — говорю.

Пресвитер Бэнкс встал позади алтаря и велел нам с Джастом перестать спорить.

— Когда приходит дьявол, — говорит Джаст, — добрые христиане начинают ссориться.

— Он страшен только слабым духом, — говорю.

Пресвитер Бэнкс уставился на меня, чтоб я замолчала, а потом сказал Джимми:

— Ты больше не ходишь в нашу церковь, Джимми. И вот ты пришел, потому что тебе нужна наша помощь. Во имя того, чего мы даже не понимаем.

— Я больше не хожу в церковь, — сказал Джимми, — потому что потерял веру в бога. И сейчас я не чувствую себя достойным стоять здесь перед вами. Я не чувствую себя достойным, потому что я слишком слаб. А сюда я пришел, потому что вы сильны. Вы нужны мне, потому что я слишком слаб, чтобы стоять одному. Некоторые люди выходят с флагами, но у нас нет флага. Некоторые выходят с ружьями, но мы знаем, что даже думать об этом бессмысленно. У некоторых есть деньги, но у нас нет ни цента. У нас есть только сила нашего народа, сила христиан. Вот почему я здесь. Я оставил церковь, но это не значит, что я оставил вас. Я люблю вас всех даже больше, чем прежде, и вы все здесь знаете меня. Неужели вы думаете, что я причиню вам зло? Моя тетушка лежит больная — неужели вы думаете, что я хочу причинить ей зло? Но мы должны бороться. Мы должны бороться. Не я один призываю вас к этому. Такие призывы раздаются везде. Меня послали сюда, потому что здесь мой дом и лучше меня никто воззвать к вам не может. И не бойтесь, что Семсоны вышвырнут вас отсюда. Будь это только здесь — да, конечно, но то же происходит сейчас повсюду. Выгнать всех — значит остановить жизнь во всем штате. И чтобы не допустить этого, они пойдут на то, чтобы изменить положение вещей.

— Это по-твоему так, — сказал Джаст. — А откуда ты знаешь, что люди везде согласятся с этим безумием?

— Потому что они слушали Мартина Лютера Кинга в Алабаме и согласились с ним, — сказал Джимми.

— Ты себе много позволять стал, — говорит Джаст. — Слышали? Является сюда раз в год и позволяет себе такое!

— Да замолчи ты, Джаст, — говорю я.

— Что? — говорит Джаст. — Кто это сказал? Ну, уж конечно, ты! — Он всегда носил с собой носовой платок вытирать лысину, чтоб она не так блестела. Вот он и давай махать на меня этим мокрым, грязным платком. — Вот потому-то, — говорит, — ты теперь больше не матушка. Все время споришь о том, чего не понимаешь, либо сидишь дома и слушаешь передачи про греховный бейсбол.

— Чтоб служить господу, мне матушкой быть не нужно, — говорю.

— Будь моя воля, ты ею больше уж не станешь, — говорит.

— А мне и не надо, — говорю. — Чтобы на колени стать, не обязательно сидеть там, где сидит Эмма.