Люк Оллнатт - Небо принадлежит нам

Для меня это было сродни новому языку программирования – и я освоил его в два счета. Я научился видеть смысл, скрытый за гладкими формулировками пресс-релизов фармацевтических компаний. Знал, что лекарство, показавшее высокую эффективность на белых мышах, вовсе не обязательно поможет человеку; что Джек, пусть его и не включили в клиническое исследование препарата, все равно имеет право его получить. И что в Китае есть клиники, которые производят аналоги самых перспективных экспериментальных препаратов и предлагают медицинские услуги по индивидуальному запросу – были бы деньги.

И что существуют дети, победившие в схватке с этой опухолью. Если копнуть глубже, не боясь сломать шею в дебрях заумных терминов, можно узнать много интересного: о гипербарической оксигенации, о протонной терапии и деваскуляризации.

Тех пациентов, которые, вопреки всему, вдруг пошли на поправку, врачи называют «аномальными» и говорят о них чуть ли не как о сверхъестественном феномене, потому что современная наука объяснить их выздоровление не в силах.

Врачи попросту не знают, почему кому-то везет больше, чем остальным. Возможно, в будущем, когда геном человека наконец расшифруют, это будет не большей загадкой, чем гравитация или закон сохранения энергии.

В компьютерном мире, столкнувшись с препятствием, ты сначала разбираешь его по кирпичикам, вникаешь в его код, а потом – взламываешь его. Правда, для этого приходится рисковать. Помню, как-то раз в школе мне запретили посещать компьютерный класс, – дескать, я не по назначению использовал машины в обеденное время. Так я взломал систему, сидя дома, назначил себя администратором и бродил по школьной сети, незримо, как привидение.

Анна этого никогда не понимала. В ее глазах я был бездумным рискачом, даже если всего-навсего отказывался платить за страховку, покупая билеты на самолет, или если в моем бумажнике было слишком много наличных. Анна же свято верила в правила и соблюдала их неукоснительно. На встречу явись на полчаса раньше. Ужин отдай врагу. И аккуратно сложи одежду, перед тем как лечь спать.

И то, что сейчас я пытался спасти нашего сына, для нее было тоже неоправданным риском, ведь мои действия снова шли вразрез с ее кодексом. Врач не может ошибаться. Существуют определенные «стандарты терапии», в конце концов. Вот только, если мы будем играть по этим правилам сейчас, у Джека не останется ни малейшего шанса.

Я чувствовал себя так, словно возвращался на место преступления. Мы снова приехали в «Эмберли», в этот раз – на рождественскую ярмарку. Если раньше, когда мы были здесь на вечере фейерверков, Джек бежал впереди нас, здороваясь с друзьями и гордо хвастаясь своими рисунками, висевшими на стене в коридоре школы, то сегодня все было совсем иначе.

Сегодня это был другой Джек. Тихий как мышка и такой же слабенький, он жался к нам, передвигаясь мелкими, осторожными шажками, и я уже не мог притворяться, будто он здоров. Глядя на его бледное личико с посиневшими губами, я вспомнил одного мальчика из своей школы, у которого были проблемы с сердцем. Люди пристально смотрели на Джека, а потом, спохватившись, быстро отводили глаза.

Пока Анна покупала входные билеты, я делал вид, будто очень занят, стряхивая невидимые пылинки с пальтишка Джека, лишь бы ни с кем не встречаться взглядом. Было так странно снова находиться в людном месте. Прошел уже месяц с того вечера, как Джек потерял сознание на сцене, и все это время мы почти не общались с внешним миром. Даже друзьям с их ненавязчивыми просьбами навестить нас и чем-нибудь помочь давали от ворот поворот. Анна теперь работала по утрам, а после обеда, если у Джека было желание, мы ходили в кино, динопарк или на представления про пиратов. Ощущение было такое, будто все это какой-то тягучий дурной сон и мы никак не можем проснуться.

Началась химиотерапия, и наш привычный уклад жизни изменился. У Джека был один сеанс в неделю, после которого он несколько дней восстанавливался. А мы покупали коробочки с его любимым апельсиновым соком и мягкие карамельки – иногда его желудок мог переварить только их, – стирали и гладили его халат с Человеком-пауком и следили, чтобы его больничные тапочки были чистыми.

Мы решили, что Джеку лучше не ходить в школу. Он не возражал. Сказал, что читать и писать может и дома, но ему будет очень не хватать друзей. Поэтому по определенным дням к нему приходили гости, а мы, словно пара верных слуг при юном принце, неусыпно следили за каждым их движением, чтобы они, не дай бог, чем-нибудь не навредили драгоценному наследнику. С одной стороны, мне нравилось смотреть, как Джек радуется, играя с другими детьми, но с другой – я просто ненавидел «дни приема». Терпеть не мог поддерживать разговор с родителями, когда приходилось спрашивать обо всем подряд, лишь бы не дать им возможности спросить о чем-то нас. Не мог смотреть на их похоронные лица, с которыми они невыносимо долго с нами прощались.